Добавить в моё избранное
373 мин, 33 сек 5516
»
КУДА МНЕ ИДТИ! — закричал Билл на припорошенное высокое дерево. Он просто хотел выплеснуть из себя злость, разумеется, он не ожидал ответа. Но тяжелый снег на ветках на глазах стал рыхлым, затем начал стекать вниз журчащими ручейками. Деревянный исполин слегка покраснел, словно раскалился изнутри и Твинс жадно приложился к нему всем телом, пожирая, втягивая в себя это так необходимое ему тепло. Вместе с теплом к задубевшим конечностям вернулась и Боль. Билл лишь крепче сжимал зубы и прижимался к дающей силу и жизнь коре. «В живом мире деревья разговаривают… В живом мире деревья разговаривают»… — металась у него в голове беспокойная мысль. Когда он был уже не в силах терпеть, когда забрал столько Огня, сколько только был способен взять, он тяжело отступил на несколько шагов в сторону. На одной из веток он заметил тряпичную фигурку. Она висела там, одинокая и лишняя, повешенная, точно как несчастный на воротах французского поселения. Присмотревшись, он узнал в ее чертах Дженифер. К кукле была приколота записка, и буквы на ней выступали ярко бардовыми пятнами даже сквозь Туман. «Я больше не хочу ее жалеть. Я больше не хочу ее терпеть. Я слишком устала… И если ты не вернешься, я поступлю также со всем этим миром. Он этого заслуживает. А.»
«Анжелика… Господи, мой Ангел… Только на тебя я могу надеется, только от тебя ждать помощи… Прости, что оставил тебя, прости, что бросил Там, на растерзание Матери… Прости. Я вернусь, я вернусь, я обещаю!» — мгновенно застывающие в полоски льда слезы заволокли его взор. Он стал так часто плакать… Наверное, из-за расшатанной кошмарами психики. Твинс поймал себя на мысли, что рад был бы оказаться простым шизофреником, валяющимся в углу в какой-нибудь вонючей палате в казенной провинциальной клинике полной клопов. Так было бы проще и легче. Столько ужасов не могло случиться ни с одним из людей за столь короткий срок. Он жаждал безумия даже больше чем лета и солнца. «Черт бы побрал этот Город! Черт бы побрал эту Месть, которая меня сюда привела» — он провел по лицу ладонью и тяжело выдохнул. Снова взглянув на куклу, он по какому-то смутному наитию перевел взгляд чуть выше той ветки. И он увидел Звезду. Ее тонкий луч пробивался и сквозь плотный Туман и сквозь кривые черные ветви. Это была его Звезда. Звезда Анжелики. И теперь он знал, в какой стороне его ждет Тихий Холм…
Много сотен прожитых лун… Отдано нелепой игре… Но Свет ушедшей Звезды, все еще Свет… — он тихо, тихо пропел вдруг вспомнившуюся ему рождественскую колыбельную, которую миллионы вечностей назад пела у его люльки мама. — Тебе так трудно поверить, твой путь от этой стены, к этой стене, ответь… Слышишь Господа или нет? — с каждым шагом к Звезде, к Городу, эта детская песенка звучала все громче, все сильней. Она давала ему силы. Она вселяла в него надежду. — Христос был слаб, как был слаб очевидец, событий на Лысой Горе… И он мог предвидеть… Но он нем мог предсказать… И если ты вдруг увидишь, Всевышнего Свет в своем окне, знай… Он пришел помочь тебе встать! — последнюю фразу Билл уже чуть не прокричал. Он больше не чувствовал холода, он не хотел уповать на милость Живых Деревьев. Он шел к своей Звезде.
Так, то громко крича, то тихо насвистывая, он легко прошагал еще несколько миль. Затем заряд полученного тепла стал иссякать. Но в небе все также горела его путеводная Звезда. Зубы уже начинали стучать, колени подгибаться, а в глазах темнело и мучительно хотелось спать. Но Твинс и не думал останавливаться и продолжал двигаться вперед, даже без помощи хлестких злых фраз брата. Каждая новая миля казалось длиннее предыдущей, а снег все валили и валил, словно разверзлись хляби небесные. Больше всего сейчас Биллу хотелось глоточка хорошего бурбона. Если бы прямо из под земли сейчас вылез Дьявол, он бы, не задумываясь, продал тому душу, за пару бутылок обжигающего напитка. Кирку Твинс выронил, когда провалился в очередной раз под снег с головой. Когда Билл выбрался из-под него, он уже не рискнул окунуться туда снова. Так и оставил под снегом свой необычный походной посох. Отчасти он был даже этому рад, обледенелый металл жег руки не хуже пламени. «К черту кирку! У меня есть Звезда»… — подходя все ближе к Тихому Холму Твинс ни на один миг не вспомнил о Шатерхенде. Перед его глазами стояла маленькая, хрупкая девушка со стальной, впивающийся в череп короной и невыразимой Болью в глазах.
Сине-зеленый день, встал где прошла гроза… Сегодня восхитительный праздник, как жаль что на нем не было нас… А кому-то трудно поверить, он привык взвешивать Против, взвешивать За… Пойми, лишь Спаситель дает тебе шанс… Быть живым его ремесло, это дерзость, но это в крови… Он умеет читать в облаках имена тех кто способен летать… И если ты, когда-нибудь почувствуешь пульс Великой Любви, знай… Лишь тогда будешь спокойно спать… — Он и не подозревал что помнит эту колыбельную так хорошо. Сколько ему тогда было лет? Три? Два? Наверное, даже меньше.
КУДА МНЕ ИДТИ! — закричал Билл на припорошенное высокое дерево. Он просто хотел выплеснуть из себя злость, разумеется, он не ожидал ответа. Но тяжелый снег на ветках на глазах стал рыхлым, затем начал стекать вниз журчащими ручейками. Деревянный исполин слегка покраснел, словно раскалился изнутри и Твинс жадно приложился к нему всем телом, пожирая, втягивая в себя это так необходимое ему тепло. Вместе с теплом к задубевшим конечностям вернулась и Боль. Билл лишь крепче сжимал зубы и прижимался к дающей силу и жизнь коре. «В живом мире деревья разговаривают… В живом мире деревья разговаривают»… — металась у него в голове беспокойная мысль. Когда он был уже не в силах терпеть, когда забрал столько Огня, сколько только был способен взять, он тяжело отступил на несколько шагов в сторону. На одной из веток он заметил тряпичную фигурку. Она висела там, одинокая и лишняя, повешенная, точно как несчастный на воротах французского поселения. Присмотревшись, он узнал в ее чертах Дженифер. К кукле была приколота записка, и буквы на ней выступали ярко бардовыми пятнами даже сквозь Туман. «Я больше не хочу ее жалеть. Я больше не хочу ее терпеть. Я слишком устала… И если ты не вернешься, я поступлю также со всем этим миром. Он этого заслуживает. А.»
«Анжелика… Господи, мой Ангел… Только на тебя я могу надеется, только от тебя ждать помощи… Прости, что оставил тебя, прости, что бросил Там, на растерзание Матери… Прости. Я вернусь, я вернусь, я обещаю!» — мгновенно застывающие в полоски льда слезы заволокли его взор. Он стал так часто плакать… Наверное, из-за расшатанной кошмарами психики. Твинс поймал себя на мысли, что рад был бы оказаться простым шизофреником, валяющимся в углу в какой-нибудь вонючей палате в казенной провинциальной клинике полной клопов. Так было бы проще и легче. Столько ужасов не могло случиться ни с одним из людей за столь короткий срок. Он жаждал безумия даже больше чем лета и солнца. «Черт бы побрал этот Город! Черт бы побрал эту Месть, которая меня сюда привела» — он провел по лицу ладонью и тяжело выдохнул. Снова взглянув на куклу, он по какому-то смутному наитию перевел взгляд чуть выше той ветки. И он увидел Звезду. Ее тонкий луч пробивался и сквозь плотный Туман и сквозь кривые черные ветви. Это была его Звезда. Звезда Анжелики. И теперь он знал, в какой стороне его ждет Тихий Холм…
Много сотен прожитых лун… Отдано нелепой игре… Но Свет ушедшей Звезды, все еще Свет… — он тихо, тихо пропел вдруг вспомнившуюся ему рождественскую колыбельную, которую миллионы вечностей назад пела у его люльки мама. — Тебе так трудно поверить, твой путь от этой стены, к этой стене, ответь… Слышишь Господа или нет? — с каждым шагом к Звезде, к Городу, эта детская песенка звучала все громче, все сильней. Она давала ему силы. Она вселяла в него надежду. — Христос был слаб, как был слаб очевидец, событий на Лысой Горе… И он мог предвидеть… Но он нем мог предсказать… И если ты вдруг увидишь, Всевышнего Свет в своем окне, знай… Он пришел помочь тебе встать! — последнюю фразу Билл уже чуть не прокричал. Он больше не чувствовал холода, он не хотел уповать на милость Живых Деревьев. Он шел к своей Звезде.
Так, то громко крича, то тихо насвистывая, он легко прошагал еще несколько миль. Затем заряд полученного тепла стал иссякать. Но в небе все также горела его путеводная Звезда. Зубы уже начинали стучать, колени подгибаться, а в глазах темнело и мучительно хотелось спать. Но Твинс и не думал останавливаться и продолжал двигаться вперед, даже без помощи хлестких злых фраз брата. Каждая новая миля казалось длиннее предыдущей, а снег все валили и валил, словно разверзлись хляби небесные. Больше всего сейчас Биллу хотелось глоточка хорошего бурбона. Если бы прямо из под земли сейчас вылез Дьявол, он бы, не задумываясь, продал тому душу, за пару бутылок обжигающего напитка. Кирку Твинс выронил, когда провалился в очередной раз под снег с головой. Когда Билл выбрался из-под него, он уже не рискнул окунуться туда снова. Так и оставил под снегом свой необычный походной посох. Отчасти он был даже этому рад, обледенелый металл жег руки не хуже пламени. «К черту кирку! У меня есть Звезда»… — подходя все ближе к Тихому Холму Твинс ни на один миг не вспомнил о Шатерхенде. Перед его глазами стояла маленькая, хрупкая девушка со стальной, впивающийся в череп короной и невыразимой Болью в глазах.
Сине-зеленый день, встал где прошла гроза… Сегодня восхитительный праздник, как жаль что на нем не было нас… А кому-то трудно поверить, он привык взвешивать Против, взвешивать За… Пойми, лишь Спаситель дает тебе шанс… Быть живым его ремесло, это дерзость, но это в крови… Он умеет читать в облаках имена тех кто способен летать… И если ты, когда-нибудь почувствуешь пульс Великой Любви, знай… Лишь тогда будешь спокойно спать… — Он и не подозревал что помнит эту колыбельную так хорошо. Сколько ему тогда было лет? Три? Два? Наверное, даже меньше.
Страница
66 из 99
66 из 99
