Добавить в моё избранное
343 мин, 22 сек 6686
Однажды у него сломалась машина; возвращаясь домой своим ходом, он свернул не туда и оказался прямо в нашем дворе — лицом к лицом с Автобусом.
— Это что?— спросил он у Лаучи, бренчавшего на гитаре где-то поблизости. Лауча почти всегда играл, когда его никто не слышит — до сих пор никто не знает, почему.
— Это… Э-э-э… Это Автобус.
— Автобус я вижу и сам. Что он здесь делает?
— Ну… стоит.
— Немедленно убрать!
Лауча сослался на слабосильность — он и гитару-то с трудом в руках держит, а тут автобусы таскать. Полковник пообещал помощь, записал адрес двора в книжечку и ушёл, проклиная непослушный общественный транспорт.
Как мог он перепутать бесстыжую ухмылку Пирата с мудрыми фарами Автобуса? Неужели ненависть делает человека таким бесчувственным, что из-за одной доставучей овцы он готов пустить на мясо всё стадо? В нашем случае было именно так.
Двор затопили чёрные слухи. Говорили об Автобусе, но подразумевали нас всех и чувствовали себя водоносами, десять лет поившими город из отравленного источника. Говорили, что Автобус ещё до войны переехал целую колонну ребятишек, за что и был изгнан с маршрута, что на нём возили на фронт некое «лучевое оружие», и, наконец, что это и есть коварный «Пират» — каким-то магическим образом он сбросил колёса и оказался у нас во дворе, а мы сейчас его невольно покрываем. То, что облава была три месяца назад, а Автобус во дворе стоит почти от самого сотворения мира, никого не смущало, а лишь придавало привкус потустороннего.
Теперь к нему старались не подходить, и даже бельевые верёвки, протянутые к крыше, отцепили и прикрепили к деревьям, словно опасаясь какой-то заразы.
II
Вывозили Автобус седьмого числа месяца Лошади. Похода была хмурая, пасмурная и совсем неторжественная. Тем не менее, собрался весь двор, включая детей, гостящих родственников и даже тех обитателей двора, которых мы отродясь не видели. Всю свою жизнь проводили они в каких-то неведомых подвалах, уголках и чуланчиках, за отяжелевшими от пыли занавесками, среди остановившихся ходиков, навсегда заклинивших шуфлядок и стародавних велосипедов. Вообще, до того дня никто и не думал, что у нас во дворе живёт столько народу — люди были и в окнах, и у подъездов, и на лавочках, и даже не крыше, среди антенн можно было увидеть чьи-то любопытные головы. Наверняка это были те самые детишки из совсем других дворов, которые иногда говорят «пошли на Автобус» — и приходят сюда.
Середину очистили, там суетились люди из Ратуши. Было их всего четверо: трое рабочих и чиновник в тёплой куртке. Полковник в отутюженном костюме стоял возле ворот, он был страшно доволен и горд и поминутно разглаживал новенький, не иначе как к сегодняшнему дню купленный галстук.
Замысел был прост: поднять четырьмя домкратами, надеть временные колёса, вытащить тягачом на улицу и отвезти на базу, а там уже думать, что с ним дальше.
Колёса и вправду были временные, из какой-то неправильной резины, серой и мохнатой, словно обтрёпанный мех. В роли тягача выступал здоровенный армейский мувер. Мувер, однако, нашего внимания не привлёк, за войну мы на них и так насмотрелись, а интересен он был разве что тем, что не проходил в арку. Тут надо сказать, что у нас во дворе целых три арки, абсолютно одинаковые: одна на Луканиа, вторая на Рамигес и третья на проспект Лавиха — через неё и вытаскивали, причём мувер пришлось оставить снаружи. Он там почти не мешал — по утрам движение на Лавиха небольшое.
Итак, подняли, поставили на колёса (оси и карданный вал совсем не пострадали) и потащили. Автобус тронулся, жалобно скрипнув, а весь двор разом выдохнул. Полковник улыбнулся, шагнул к Автобусу и похлопал облупленный бок. Тот полз весьма неохотно, скрежеща и буксуя — сказывалась многолетняя привычка. У нас он стал отъявленным домоседом.
Вот и арка. Автобус, неуклюжий, словно майский жук, медленно пятится вперёд, выруливает к выезду — и со всего размаху лязгает крышей.
Для него здесь слишком низко!
Мувер затихает, водитель высовывается в окно и пытается понять, что случилось. Тишина во дворе такая, что слышно, как стукают по асфальту капельки дождя. Все в ужасе: Автобус не желает покидать насиженное место, а самые сообразительные разглядели и другую, куда более загадочную проблему: как он сюда попал, если даже в арку не проходит?
Но додумать не успевает никто, потому в этот самый миг откуда-то с крыши раздаётся оглушительный вопль:
— Пират! Пират! Прямо на Лавиха!
Что тут начинается… Полковник, едва не подпрыгнув, бежит к этой самый арке, чиновник следом, а за ним, высыпаясь из подъёздов пёстрой лавиной — весь остальной двор, как есть, в домашних халатах, тапочках и драных шортах. Отъявленные счастливчики перебегают к окнам на другую улицу и раньше всех видят чудовищно жёлтый автобус без особых примет и даже номера, как ни в чём ни бывало прущий по встречной полосе.
— Это что?— спросил он у Лаучи, бренчавшего на гитаре где-то поблизости. Лауча почти всегда играл, когда его никто не слышит — до сих пор никто не знает, почему.
— Это… Э-э-э… Это Автобус.
— Автобус я вижу и сам. Что он здесь делает?
— Ну… стоит.
— Немедленно убрать!
Лауча сослался на слабосильность — он и гитару-то с трудом в руках держит, а тут автобусы таскать. Полковник пообещал помощь, записал адрес двора в книжечку и ушёл, проклиная непослушный общественный транспорт.
Как мог он перепутать бесстыжую ухмылку Пирата с мудрыми фарами Автобуса? Неужели ненависть делает человека таким бесчувственным, что из-за одной доставучей овцы он готов пустить на мясо всё стадо? В нашем случае было именно так.
Двор затопили чёрные слухи. Говорили об Автобусе, но подразумевали нас всех и чувствовали себя водоносами, десять лет поившими город из отравленного источника. Говорили, что Автобус ещё до войны переехал целую колонну ребятишек, за что и был изгнан с маршрута, что на нём возили на фронт некое «лучевое оружие», и, наконец, что это и есть коварный «Пират» — каким-то магическим образом он сбросил колёса и оказался у нас во дворе, а мы сейчас его невольно покрываем. То, что облава была три месяца назад, а Автобус во дворе стоит почти от самого сотворения мира, никого не смущало, а лишь придавало привкус потустороннего.
Теперь к нему старались не подходить, и даже бельевые верёвки, протянутые к крыше, отцепили и прикрепили к деревьям, словно опасаясь какой-то заразы.
II
Вывозили Автобус седьмого числа месяца Лошади. Похода была хмурая, пасмурная и совсем неторжественная. Тем не менее, собрался весь двор, включая детей, гостящих родственников и даже тех обитателей двора, которых мы отродясь не видели. Всю свою жизнь проводили они в каких-то неведомых подвалах, уголках и чуланчиках, за отяжелевшими от пыли занавесками, среди остановившихся ходиков, навсегда заклинивших шуфлядок и стародавних велосипедов. Вообще, до того дня никто и не думал, что у нас во дворе живёт столько народу — люди были и в окнах, и у подъездов, и на лавочках, и даже не крыше, среди антенн можно было увидеть чьи-то любопытные головы. Наверняка это были те самые детишки из совсем других дворов, которые иногда говорят «пошли на Автобус» — и приходят сюда.
Середину очистили, там суетились люди из Ратуши. Было их всего четверо: трое рабочих и чиновник в тёплой куртке. Полковник в отутюженном костюме стоял возле ворот, он был страшно доволен и горд и поминутно разглаживал новенький, не иначе как к сегодняшнему дню купленный галстук.
Замысел был прост: поднять четырьмя домкратами, надеть временные колёса, вытащить тягачом на улицу и отвезти на базу, а там уже думать, что с ним дальше.
Колёса и вправду были временные, из какой-то неправильной резины, серой и мохнатой, словно обтрёпанный мех. В роли тягача выступал здоровенный армейский мувер. Мувер, однако, нашего внимания не привлёк, за войну мы на них и так насмотрелись, а интересен он был разве что тем, что не проходил в арку. Тут надо сказать, что у нас во дворе целых три арки, абсолютно одинаковые: одна на Луканиа, вторая на Рамигес и третья на проспект Лавиха — через неё и вытаскивали, причём мувер пришлось оставить снаружи. Он там почти не мешал — по утрам движение на Лавиха небольшое.
Итак, подняли, поставили на колёса (оси и карданный вал совсем не пострадали) и потащили. Автобус тронулся, жалобно скрипнув, а весь двор разом выдохнул. Полковник улыбнулся, шагнул к Автобусу и похлопал облупленный бок. Тот полз весьма неохотно, скрежеща и буксуя — сказывалась многолетняя привычка. У нас он стал отъявленным домоседом.
Вот и арка. Автобус, неуклюжий, словно майский жук, медленно пятится вперёд, выруливает к выезду — и со всего размаху лязгает крышей.
Для него здесь слишком низко!
Мувер затихает, водитель высовывается в окно и пытается понять, что случилось. Тишина во дворе такая, что слышно, как стукают по асфальту капельки дождя. Все в ужасе: Автобус не желает покидать насиженное место, а самые сообразительные разглядели и другую, куда более загадочную проблему: как он сюда попал, если даже в арку не проходит?
Но додумать не успевает никто, потому в этот самый миг откуда-то с крыши раздаётся оглушительный вопль:
— Пират! Пират! Прямо на Лавиха!
Что тут начинается… Полковник, едва не подпрыгнув, бежит к этой самый арке, чиновник следом, а за ним, высыпаясь из подъёздов пёстрой лавиной — весь остальной двор, как есть, в домашних халатах, тапочках и драных шортах. Отъявленные счастливчики перебегают к окнам на другую улицу и раньше всех видят чудовищно жёлтый автобус без особых примет и даже номера, как ни в чём ни бывало прущий по встречной полосе.
Страница
16 из 94
16 из 94
