Хозяин Большого Каштана

После смерти Танх-Бин ему отошло всё имущество, — Она с ним ничего такого не сделала. Будет здоровый крепкий паренёк, весь в отца. Правда?

Я соглашался.

Мы с матерью подъезжаем к воротам. Там заперто. Ворота выкрашены зелёной краской.

Похоже, я растормошил воспоминания. Теперь каждую ночь они подкидывают мне что-то новое.

Кажется, я понял, чем мне нравится Ларант и почему чем больше я пишу, тем больше уверен, что он поймёт и поверит…

— А ты понял и поверил?

Ответа не было.

Просто он очень похож на меня в таком же возрасте. Несчастный мальчик, пришибленным обломками непосильного знания. С самого начала дали понять, что есть в мире вещи, которые тебе не понять никогда. Жаль мне его.

В недавно отстроенный храм ходили у нас каждый день, а его мит-галаншан (имя забыл) нередко заходил к нам поужинать. Вопрос по большей части шёл о магии и борьбе с ней.

— Магия с религией не сходятся никак, — часто повторял он, — И те и те оперируют с Тайным. Религия — это ступени, которые позволяют нам взойти на самый верх. Магия — рогулька, чтобы таскать чужое мясо из костра. Для этого не надо быть ни добрым, ни смелым, ни хотя бы сознающим свои поступки. Магия — оружие бесчестных. Религия идёт из души, магия — из личной выгоды. Религия подчиняет, магия приучает к привилегиям.

— Одно слово, бред, — подытоживал Самронг, разливая в чашки очередную порцию канху.

— После того, что вы рассказали про жену вашего племянника, я в этом не так уверен.

Что у меня было с собой, я не помню. Какой-то мешочек. Однажды я принялся рыться в нём и нашёл деревянную миску с ромбом на дне. Мит-галаншан, когда увидел, чуть меня не убил. Долго вымачивал в чесноке, потом хотел сжечь, но Самронг запретил.

— Может пригодится, — только и сказал он. Миску он положил в большую шкатулку, окованную железом, и запер на два замка.

Спустя месяц случилось…

Странное дело! Я хотел написать только об одном дне, потому что думал, что именно он и перевернул всю мою жизнь и только теперь, так медленно подбираясь к нему, понимаю, как много всего было в то лето и как это наивно — удивляться.

Случилось так, что той ночью я не мог уснуть. Лежал в кровать и пытался понять, что мне мешает, только ничего не выходило. А потом (наверное, за полночь) понял: в небе звенело.

Звенело, как звенит летом в траве, только суше и отточенней, словно кто-то мучил крохотную трещотку. И было ясно, что это в небе. Я выбрался к окну и там увидел зарево.

Это было как при пожаре, только зелёное. Над ближним холмом, дрожало и прыгало, мигало и расплывалась, озаряя вжавшийся в долину городок. Я не знал, что это такое, но понимал, что никто, кроме меня, этого сияния не видит. Ещё помню сны, которые душили меня всю ночь: какая-то кровать, красное покрывало и белые подушки, светильник на бронзовых цепочках и ветер реки, а потом огромная деревня, которая горит с трёх сторон и люди с дубинами, которые не дают людям сбежать и загоняют обратно в огонь. Потом уже ночь, чёрная трава и сплошная стена из огня, а за неё крики.

А наутро к нам пришёл Джамибут. Я был единственным, кто его узнал, но даже привратник сообразил, что что-то нечисто и спрашивал у дяди, не вызвать ли стражу. Тот не стал — да, людям богатым и значительным принято путешествовать в коляске, но что мешает достойному человеку передвигаться пешком? Некоторые не берут в рот мяса, некоторые видеть не могут женщин, — каждый имеет право на безумие по своему вкусу.

Кажется, я прятался под лестницей. Помню, Джамибут поднимается мимо меня, я вижу его расшитые зелёными узорами сапоги из диковинной белой кожи и отчаянно стараюсь не вспомнить, откуда я его знаю. После, когда он прошёл, я откатываюсь на спину и долго-долго дышу. Сначала в глаза лезет он, потом мать, а потом девочка с бусами. Девочку оставляю.

Дядя и Джамибут спускались рядом, и было видно, что дядя рад бы одним ударом сбросить его с лестницы, но понимает: от Джамибута так просто не отделаться.

— Помните об одном: не важно, что вы думаете о Танх-Бин и как вы к ней относитесь. Она и вы для нас одно, даже если вы отрекались от родства. Точно так же, как и я, и все мои родичи для вас — чужаки. Никто и никогда…

Тут я зажал уши.

А потом убили мою двоюродную сестру.

Она приехала, кажется, ещё до Джамибута, но мы так и не познакомились, помню, я очень удивился, что у неё вьются волосы и немного другие глаза. Я с трудом представлял, что бывают женщины, не похожие на мать или ту девочку.

Насколько я знаю, её не похищали. Отправилась с подругой в город, а вечером Самронг распорядился начать поиски. Похоже, он знал, что произойдет, и ничего не мог поделать.

Нашли её назавтра, ровно в полдень. Помню, я как-то ухитрился увязаться вместе со всеми и до сих пор помню, как это выглядело.