Хозяин Большого Каштана

Много позже, пока я окончательно не махнул рукой на её загадку, не раз приходила мысль, что она — из того самого рода Такквонгуров, который под разными именами знают, должно быть, даже в самых отдалённых местах. Правда, Такквонгуры северяне, бледные, стройные, с прямыми чёрными волосами — но кто мешал одному из них вступить в брак с одной из наших женщин? Возможно…

Нет, этого не может быть.

Возвращаюсь к рукописи на вторую неделю, сжав своё сердце в кулак и стараясь писать как можно кратче и быстрее. Возможно, именно мои подозрения насчёт Такквонгуров не дают мне завести детей и продлить свой род. Я боялся увидеть эту бледную кожу, эти прямые чёрные волосы и эти вопрошающие глаза, карие или голубые. Любовь — была, и до, и после этого, много женщин, и простых, и самых знатных: но детей никогда. А ещё — не раз и не два я ловил себя на том, что выискиваю в толпе людей, хоть чем-то напоминающих Такквонгуров. Были подозрения, что за четырнадцать с половиной пропавших лет я всё-таки успел сделал кому-нибудь ребёнка — ведь мальчик, как и девочка, способен быть мужчиной и в двенадцать-тринадцать лет. А, возможно, у меня был младший брат и сестра.

Но даже если я — последний в своём роду, то, чем занималась Танх-Бин, не исчезло вместе с её смертью. У неё наверняка были наставники, а у наставников — другие ученики и ученицы, возможно, даже более способные, чем она.

— Две страницы исчёрканы, — сказал Ларант, — ничего не разобрать. Что-то про какой-то остров, дом…

— Читай дальше, — Учжанмас махнула рукой, — если про остров — всё и так ясно.

— А мне не ясно!

— Это остров Мергун и город Сакансит. Весь остров уже полтораста лет принадлежит Саканситам, как и…

Отец Учжанмас был городским архивариусом.

— Стой, стой, подожди, кто такие Саканситы я и без тебя знаю. Лучше скажи — ты сама в это-то веришь. Что Мавес Сакансит последний три года сторожил наш Симунчана?

— Почему нет.

— Подожди-подожди. Ты веришь этому сбрендившему старику…

Учжанмас положила левую ладонь на грудь, словно судья, призывающий к тишине на собрании.

— Во избежание дальнейших прений и противоречий — Ларант, читай дальше.

… мне сказали позже. Сам я не в силах ничего вспомнить из того времени. Воспоминания сами приходят ко мне, иногда старые, а иногда новые, и чем больше новых, тем больше я запутываюсь. Например, сегодня вспомнились какие-то высокие стеклянные трубки с кипящей жидкостью и смуглая девочка лет четырнадцати, одетая на манер мальчика — в изумрудных парчовых шароварах и с открытой грудью. Стоит внизу и смотрит с восхищением.

Чашка с мутной жидкостью. Ещё один сон.

В тот год, когда я оказался в Веленге, мне должно было исполниться пятнадцать. Тогда же первое осмысленное воспоминание — деревянная скамья в экипаже, роскошная, резная, из душистого дерева. За окном мелькали деревья, и их пёстрые тени бежали по скамейке, словно волшебное покрывало.

— Веленга — это ещё один их дворец, — пояснила Учжанмас, — в горах Болпур.

Веленга отошла к родственникам со стороны отца, Танх-Бин там ненавидели. Я тоже её ненавидел. Что я испытывал к ней до этого — не помню. Меня поселили в большой комнате на втором этаже, попросили забыть всё, что было в Мергуне, и приставили учителей. Из теологии я помнил только про Книгу Луалинг, которую даже не читал, но невеждой я не был: уже тогда знал три языка… точнее, четыре. Где говорят на четвёртом, я так и не выяснил, но мой учитель, выслушав пару сбивчивых фраз, порекомендовал мне его забыть.

Я подчинился — все знания, которые были непонятны, уходили от меня, как масло в воронку.

Большая гранёная чаша, формой напоминающая распиленный надвое алмаз с выдолбленной с сердцевиной. Мутная вода (пальмовая водка? канху?), в ней копошатся головастики.

В Веленге мне нравилось. Я вставал ещё до восхода солнца и часами смотрел на матово-синий бархат неба, пока на востоке не выцветали звёзды, и ослепительно-рыжая полоса не разливалась над чёрными силуэтами гор, словно вырезанными из…

Та же смуглая девочка. В ушах рубиновые серьги, на обнажённой груди бусы из каких-то невиданных рубинов кораллового оттенка, обточенных для идеальных шариков. Держит меня за руку — я млею.

— Ротбум Трон-буа хлун?

— Шка-хао, — отвечаю я.

Я был в неё влюблён? Наверное.

Анхе сказала мне тогда, что для шестнадцатилетнего я выгляжу довольно опытным. Тогда я не удержался и отвесил ей оплеуху — откуда ей знать, моей первой и единственной, как ведут себя в постели шестнадцатилетние? А встретил бы сейчас (ей уже пятьдесят восемь бы стукнуло, надо же) врезал ещё раз. Так может. Кто-то уже был у меня до того, как я освободился? Был???

Перестать записывать сны. Всё равно без толку.

— Мальчик оправится, — часто говаривал Самронг (я приходился ему внучатым племянником.