Хозяин Большого Каштана

Таллукер бросился искать сундучок и обнаружил его возле изголовья — подржавевший, сырой, и всё-таки сохранившийся. Даже перья были на месте, обросшие космами пушистой белой пыли.

Таллукер перепугался до самых кончиков ног и бросился искать одежду. Самым мучительным было то, что он никак не мог подсчитать, сколько времени оставалось до экзамена и на какую его часть он опоздал. Выходило то больше, то меньше; к тому же, он уже давно и совершенно позабыл всё, что знал насчёт апелляций и переэкзаменовок. В последний момент обнаружив сандалии (они лежали среди дров и вечером могли пойти на растопку), он пригладил волосы и опрометью бросился прочь, на ходу повторяя лтаморские глаголы и даже не пытаясь запомнить дорогу.

Сперва было тесно, казалось, что кривые переулки водят его кругами, но потом халупки расступились, и он выбежал к тому самому фонтанчику, где они встретились в первый раз. Фонтанчик был сух, огромный серый булыжник лежал на дне и медленно темнел под каплями холодного дождя — Таллукер механически перевёл эту фразу и что есть духу побежал в сторону школы. Тут же, словно подстраиваясь, усилился дождь, он тоже уже не шёл, а бежал, топоча тысячами громадных капель.

Возле школы его окатило ливнем. Таллукер выдохнул, замер, опираясь рукой на столб возле крыльца. Хорошенько прочувствовал, как по вискам побежали струйки холодной воды и только тогда взошёл по ступеням. Но двери не оказалось — вместо неё зиял пустой проём, точь-в-точь такой, какой был в его хижине. А внутри, за обглоданными временем стенами из белого кирпича с осыпавшейся штукатуркой вставали кусты и деревья, трепещущие под дождём. Крыши давно уже не было, парты, деревянный пол и скамеечки исчезли, смешавшись с землёй и то, что осталось, походило скорее на сад, чем на школу.

Не переставая сжимать сундучок, Таллукер спустился с крыльца и пошёл вниз по улице, пожирая глазами всё вокруг. Только сейчас он заметил, что от домов уцелело ещё меньше, чем от школы, их садики заросли пышными сорными травами, а в коробках бывших комнат поднимались липы и акации. От рынка не осталась и следа, второй фонтан, на Боковой Площади, пророс частоколом травинок, а склады и бараки порта попросту исчезли — там поднимался лес и одиноко-одиноко белел между стволов крохотный кусочек Таможни. А потом он вышел на тот самый пляж, где встретил когда-то Янтарь.

Пляж был сер и бесприютен; море, исхлёстанное дождём, утробно рычало, выгрызаясь в полоску отлива. Немного поодаль, на невесть откуда взявшимся зелёном холмике, стояли четыре палатки, удачно укрытые под тополями.

Таллукер зашагал к ним, с трудом пробираясь сквозь раскисший песок. Спешка прошла, её сменило что-то другое, очень грустное и незнакомое, а голова даже и не пыталась объяснить или сплести правдоподобную гипотезу — теперь он был способен только смотреть во все глаза и фиксировать с предельной точностью. Он словно смотрел на себя со стороны и никак не мог решить, нравится ли ему это зрелище.

Шагах в четырёх до палатки он на одного из обитателей — человек в ни на что не похожей одежде с лицом, немножко сходным с лицами аборигенов Калурры, выбрался под дождь, чтобы навестить кусты по малой нужде. Застёгивая штаны, он обернулся и только тогда увидел Таллукера.

— Ох, не хрена же себе!— изрёк незнакомец. — Ох, и не хрена же себе!!!

И сломя голову понёсся к лагерю, стал кого-то звать, кричать, тормошить, и очень скоро из палаток появились ещё люди, а потом и ещё, и ещё, причём многие жевали обед. Они обступили Таллукера со всех сторон, расспрашивали, спорили между собой, измеряли ширину плеч, щёлкали в лицо какой-то серебристой шкатулочкой… кто-то пробовал на ощупь ткань накидки и громогласно объявлял, что ткань подлинная, сейчас таких больше не делают… а Таллукер только стоял, молчал и смотрел.

Нет, он понимал их слова, но не понимал другого, куда более важного — почему эти незнакомые люди в незнакомой одежде говорят на наичистейшем лтаморском наречии?

Будённый Двадцать Шестой

Рассказ для В. Г.

В этих горах вчера затонул

знаменитый крейсер «Мангуст».

Разлёгся среди песчаных акул,

зацепившись кормою за куст.

Небо над ним, словно земля.

Дождь сухой, как песок.

Ни крошки воды, ни капли огня, -

насухо крейсер промок.

Ожил со смертью его капитан,

кингстоны плотно открыл,

к сухопутным портам неведомых стран,

якорь спуская, отплыл.

Подземные тучи с песчаных болот

деревянные камни несут.

А мимо них крейсер, зоркий, как крот,

неподвижный проложит маршрут.

На развалинах древней автостоянки в сером бетонном сарае, похожем на громадную шершавую жабу, жил Будённый Двадцать Шестой. Стоянка была совсем небольшая — просто закуток за магазинами, куда может примоститься несколько грузовиков, и машина на ней уцелела только одна — заляпанный ржавчиной белый «Опель» без двух стёкол и колеса.