295 мин, 43 сек 17012
Из-за пояса штанов торчала пластмассовая рукоятка явно кухонного ножа, в левой руке он держал бутылку с воткнутой в горлышко длинной бумажкой; из бутылки, забивая перегар, тянуло бензином.
— Чего заперся, бультерьер? — поинтересовался Василий, брезгливо глядя на совхозную охрану в лице известного пропойцы Юры Довбыша, человека, в принципе, неплохого, бывшего художника, по его словам.
Обретался он в совхозе года три, причём поначалу дирекция, наслушавшись его рассказов о великих, но пока непризнанных творениях, предложила оформить фойе Дома культуры, но когда через два дня к совхозному начальству прибежал заведующий и уговорил заглянуть на вверенную ему территории, договор был быстро расторгнут. Получивший аванс обиженный Довбыш затарился в магазине многочисленными горячительными напитками и устроил под окнами дирекции настоящий фуршет, наливая тем, кто не отказывался, то есть практически всему мужскому контингенту совхоза. Он сидел на спинке стоявшей у дома скамейки и, размахивая бумажным стаканчиком, громко обличал ретрограда-заведующего, не понимающего современного авангарда. Внимавшие мужики горячо поддерживали непризнанного гения, причём всё громче и громче с каждой бутылкой. Подходившие за мужьями женщины невольно прислушивались к речам культурного человека и, сочувственно вздыхая, отправлялись по домам за закуской. Людей искусства на Руси всегда любили.
Видя такую всенародную поддержку, начальство прониклось и позволило — нет, не оформить, — просто докрасить фойе, выдав краску голубого цвета. Выкрасил Юрий быстро и умело, как профессиональный маляр. Затем ему предложили покрасить новый коровник, он и с этим справился играючи. Возможно, так бы и жил — в совхозе многие здания требовали покраски, если бы не устраивал банкетов, сперва по случаю сдачи, как он их называл, объектов, потом получения заказов, потом во время работы. И постепенно ему перестали поручать что-либо более-менее важное, а поскольку ничего другого, кроме как рисовать, он не умел, то и приставили его сторожить сперва здание дирекции, потом механическую мастерскую, и, в конце концов, начавшуюся стройку.
— Вася, — затараторил дребезжащим голосом Довбыш, распространяя крепкий сивушный дух, — тут такое…
— Какое? — Василий отстранился. — Сколько ж ты пить можешь?
— Да мы по чуть-чуть и приняли-то.
— Видел я твоё по чуть-чуть. Он трактор ухитрился в такую грязь загнать, что вытащить не могут. Где плуг, пьянь?
— Да трезвый я, трезвый! — хрипло зашептал Юра. — Да, выпили мы, но сейчас ни в одном глазу.
— А разит, как от самогонного аппарата. — Василий пригляделся: действительно, несмотря на запах, сторож был трезв и… напуган.
— Что случилось? — спросил Василий.
— Не поверишь, Вася, я сам думал: с пьяных глаз мерещится, но уж больно страшно.
— Да говори толком! — снова рявкнул тракторист. — Там люди плуг ждут, пахать надо.
— Да вон он, плуг, — сторож указал куда-то в сторону. — Только я туда не пойду.
— Это ещё почему? Кто мне его цеплять будет?
Юрий помотал головой.
— Нет, Вась, ты уж сам как-нибудь. Боюсь я.
— Чего?
Но Юрий сжался и затряс головой.
— Нет!
— Тьфу! — Василий сплюнул, решив позже разобраться, сейчас было некогда. — Ладно, показывай куда. — Он забрался в кабину и развернул трактор.
Довбыш прошел пять-шесть шагов и остановился, рукой указав направление, но Василий и сам уже видел тёмную громаду плуга. Он развернулся и сдал назад, не попал сцепкой с первого раза и, кляня про себя трусливых пьяниц, снова отъехал.
— Стой! — донёсся вдруг вопль сторожа. — Стой, не туда!
Василий не обратил внимания, подъехал, на сей раз точно, и вылез. Он поднял дышло плуга и завёл сбоку в кольцо сцепки, зафиксировал стальным шкворнем с маленькой дырочкой внизу, в которую просунул кусок алюминиевой проволоки и загнул концы. Всё, теперь плуг никуда не денется. Он поднял голову и увидел в свете фар фигуру сторожа, издали подающую какие-то знаки.
— Как ты мне надоел! — Василий решительно шагнул, занося руку для подзатыльника.
Но сторож не дрогнул.
— Вася, не садись в трактор, — умоляюще затянул он. — Не садись!
— Можешь толком сказать? — Василий опустил руку, такими преданными глазами смотрел на него бывший художник.
— Ты мне не поверишь, скажешь, спьяну примерещилось.
— Говори быстрей!
— Там час назад земля провалилась, — помявшись ещё немного, пробормотал сторож. — Ямища такая здоровая была.
— Нет тут никакой ямы, — рассердился тракторист.
— Да, сейчас нет. А час назад была. Мы с Цыром сидели, разговаривали, потом слышим шелест такой громкий, и земля вдруг внутрь словно вдавливается. Трактор у Цыра там же стоял, где твой, его опрокидывать начало. Мы к нему, Цыр в кабину, я к плугу, отцепил, Цыр по газам, еле-еле отъехать успел.
— Чего заперся, бультерьер? — поинтересовался Василий, брезгливо глядя на совхозную охрану в лице известного пропойцы Юры Довбыша, человека, в принципе, неплохого, бывшего художника, по его словам.
Обретался он в совхозе года три, причём поначалу дирекция, наслушавшись его рассказов о великих, но пока непризнанных творениях, предложила оформить фойе Дома культуры, но когда через два дня к совхозному начальству прибежал заведующий и уговорил заглянуть на вверенную ему территории, договор был быстро расторгнут. Получивший аванс обиженный Довбыш затарился в магазине многочисленными горячительными напитками и устроил под окнами дирекции настоящий фуршет, наливая тем, кто не отказывался, то есть практически всему мужскому контингенту совхоза. Он сидел на спинке стоявшей у дома скамейки и, размахивая бумажным стаканчиком, громко обличал ретрограда-заведующего, не понимающего современного авангарда. Внимавшие мужики горячо поддерживали непризнанного гения, причём всё громче и громче с каждой бутылкой. Подходившие за мужьями женщины невольно прислушивались к речам культурного человека и, сочувственно вздыхая, отправлялись по домам за закуской. Людей искусства на Руси всегда любили.
Видя такую всенародную поддержку, начальство прониклось и позволило — нет, не оформить, — просто докрасить фойе, выдав краску голубого цвета. Выкрасил Юрий быстро и умело, как профессиональный маляр. Затем ему предложили покрасить новый коровник, он и с этим справился играючи. Возможно, так бы и жил — в совхозе многие здания требовали покраски, если бы не устраивал банкетов, сперва по случаю сдачи, как он их называл, объектов, потом получения заказов, потом во время работы. И постепенно ему перестали поручать что-либо более-менее важное, а поскольку ничего другого, кроме как рисовать, он не умел, то и приставили его сторожить сперва здание дирекции, потом механическую мастерскую, и, в конце концов, начавшуюся стройку.
— Вася, — затараторил дребезжащим голосом Довбыш, распространяя крепкий сивушный дух, — тут такое…
— Какое? — Василий отстранился. — Сколько ж ты пить можешь?
— Да мы по чуть-чуть и приняли-то.
— Видел я твоё по чуть-чуть. Он трактор ухитрился в такую грязь загнать, что вытащить не могут. Где плуг, пьянь?
— Да трезвый я, трезвый! — хрипло зашептал Юра. — Да, выпили мы, но сейчас ни в одном глазу.
— А разит, как от самогонного аппарата. — Василий пригляделся: действительно, несмотря на запах, сторож был трезв и… напуган.
— Что случилось? — спросил Василий.
— Не поверишь, Вася, я сам думал: с пьяных глаз мерещится, но уж больно страшно.
— Да говори толком! — снова рявкнул тракторист. — Там люди плуг ждут, пахать надо.
— Да вон он, плуг, — сторож указал куда-то в сторону. — Только я туда не пойду.
— Это ещё почему? Кто мне его цеплять будет?
Юрий помотал головой.
— Нет, Вась, ты уж сам как-нибудь. Боюсь я.
— Чего?
Но Юрий сжался и затряс головой.
— Нет!
— Тьфу! — Василий сплюнул, решив позже разобраться, сейчас было некогда. — Ладно, показывай куда. — Он забрался в кабину и развернул трактор.
Довбыш прошел пять-шесть шагов и остановился, рукой указав направление, но Василий и сам уже видел тёмную громаду плуга. Он развернулся и сдал назад, не попал сцепкой с первого раза и, кляня про себя трусливых пьяниц, снова отъехал.
— Стой! — донёсся вдруг вопль сторожа. — Стой, не туда!
Василий не обратил внимания, подъехал, на сей раз точно, и вылез. Он поднял дышло плуга и завёл сбоку в кольцо сцепки, зафиксировал стальным шкворнем с маленькой дырочкой внизу, в которую просунул кусок алюминиевой проволоки и загнул концы. Всё, теперь плуг никуда не денется. Он поднял голову и увидел в свете фар фигуру сторожа, издали подающую какие-то знаки.
— Как ты мне надоел! — Василий решительно шагнул, занося руку для подзатыльника.
Но сторож не дрогнул.
— Вася, не садись в трактор, — умоляюще затянул он. — Не садись!
— Можешь толком сказать? — Василий опустил руку, такими преданными глазами смотрел на него бывший художник.
— Ты мне не поверишь, скажешь, спьяну примерещилось.
— Говори быстрей!
— Там час назад земля провалилась, — помявшись ещё немного, пробормотал сторож. — Ямища такая здоровая была.
— Нет тут никакой ямы, — рассердился тракторист.
— Да, сейчас нет. А час назад была. Мы с Цыром сидели, разговаривали, потом слышим шелест такой громкий, и земля вдруг внутрь словно вдавливается. Трактор у Цыра там же стоял, где твой, его опрокидывать начало. Мы к нему, Цыр в кабину, я к плугу, отцепил, Цыр по газам, еле-еле отъехать успел.
Страница
14 из 91
14 из 91