Добавить в моё избранное
293 мин, 24 сек 6112
Часы пробили два часа ночи. Комнату заливала луна. У противоположной стены на полу завозился Толяныч — старый опытный «медвежатник», лысый мужик лет пятидесяти пяти, ветеран банды. Он тоже проснулся и в удивлении привстал на своём матраце. Его поразило, что Шихан сидит и разглядывает своё голое тело, словно видит его впервые в жизни. Главарь ощупывал руками свой живот, мошонку, ноги, особенно внимательно всматривался в рубцы от застарелых ран. А когда Шихан встал с дивана и сделал несколько неуверенных шагов, Толяныч поразился ещё больше. Шихан словно учился ходить!
— Шихан, ты чего? — пробормотал Толяныч. — Лежи, спи.
Лицо у главаря было застывшее, серо-зелёное в свете луны, как у покойника. Но особенно пугали Толяныча странная изменившаяся походка и смех. Смех, скорее — смешок, был тонкий, заливистый, какой-то очень тихий. Прежде Шихан никогда так не смеялся.
— Шихан, чего ты, чего, — в страхе повторял «медвежатник», отползая от главаря и пытаясь подняться.
Шихан наклонился к нему и толчком опрокинул на спину.
Толяныч захрипел, когда пальцы главаря сомкнулись на его горле, а колено упёрлось ему в грудь. Из раскрывшегося рта Толяныча вывалился прокушенный окровавленный язык, глаза закатились, тело конвульсивно задёргалось. Шихан давил коленом и сжимал пальцы до тех пор, пока браток не затих, распластавшись с выпученными глазами. Лунный свет дотягивался до убитого, и кровь, вытекавшая из его рта, казалась чёрной, а лицо — пепельно-серым, с зеленоватым отливом, как у самого Шихана.
Шихан снова начал разглядывать себя, причём на этот раз особенно пристальное внимание уделил гениталиям. Он мял их пальцами, теребил пенис и беспрерывно хихикал.
Наконец он вышел в коридор. Большинство братков уже спало, лишь немногие бодрствовали, допивая остатки горячительных напитков. Он спустился на второй этаж и там, в комнате, пропахшей мочой и пивом, заметил валявшееся на стуле платье одной из девиц. Внимание его привлекло не столько само платье, сколько жёлтый шёлковый пояс-шнурок. Голая обладательница платья лежала здесь же, на полу, в обнимку с каким-то братком. Она спала, а пьяный браток то и дело приподнимался и отпивал из бутылки.
Шихан выдернул шнурок и сделал на его конце петлю. На том же стуле лежала одежда братка — джинсы, трусы, майка. Из кармана джинсов выглядывала рукоятка ножа. Шихан, ухмыльнувшись, взял нож. Браток осоловелыми глазами смотрел, как главарь подходит к нему, держа нож и шнурок. Подойдя, Шихан остановился и несколько секунд переводил взгляд со шнурка на нож.
Всё-таки выбрал шнурок.
Он накинул петлю братку на шею.
— Тихо… — прошипел он почти ласково. — Не ори. Всё нормально.
Он упёрся коленом в позвоночник братка и с силой потянул конец шнура. Браток задёргался.
Дождавшись, когда он затихнет, Шихан снял с него петлю и с минуту смотрел на спавшую женщину. Он смотрел на неё и держался за свой пенис, потом наклонился к ней, и вдруг услышал за спиной шорох. Он обернулся. Из тёмного угла на него смотрел проснувшийся на своём матраце мертвецки пьяный Гундос.
Шихан захихикал.
— Придётся и тебе туда же, корешок, — сказал он, направляясь к нему и на ходу расправляя петлю.
С Гундоса мигом слетел весь хмель.
— Шихан, — пробормотал он, задыхаясь от ужаса. — Ты… Ты говоришь, как Гаврик… Это его голос…
— Тебе кажется, — ответил Шихан, скаля зубы.
— Ну да… Ты и смеёшься как Гаврик… Точно, как Гаврик!…
— Ладно, заткни пасть, — Шихан несильным толчком свалил его обратно на матрац. — Слишком много вякаешь не по делу, тебе давно пора паковаться в крематорий.
Гундос был настолько поражён и напуган, что не сопротивлялся, когда Шихан накидывал на него петлю. Убийца потянул конец шнура, и Гундос побагровел. Тело его свела судорога.
— Вот таким ты мне больше нравишься, — сказал главарь, освобождая мёртвого братка от петли.
В дверях комнаты показался Утюг — двухметровый верзила с квадратной челюстью. Он, как и все в доме, был нагишом, едва держался на ногах и тупо смотрел на главаря, явно не понимая, что происходит.
Он неуверенно шагнул вперёд. Видно было, что необычное хихиканье Шихана его изумило не меньше, чем Гундоса и Толяныча.
Шихан спрятал нож и шнурок за спиной.
— Иди сюда, — сказал он Утюгу, улыбаясь. — Давай выпьем.
Как только Утюг приблизился, он пырнул его ножом в живот, а когда тот согнулся, свалил его с ног, зашёл к нему сзади и накинул на шею петлю.
Утюг заревел, вцепился в шнур руками.
— Жить хочешь, сука? — оскалился Шихан и в следующий миг, почти без замаха, вонзил лезвие Утюгу под левую лопатку.
Утюг, мыча сквозь сжатые зубы, начал заваливаться. Однако он ещё пытался сопротивляться, норовил скинуть с себя убийцу, и тому пришлось ещё раз ударить ножом — на этот раз точно под сердце.
— Шихан, ты чего? — пробормотал Толяныч. — Лежи, спи.
Лицо у главаря было застывшее, серо-зелёное в свете луны, как у покойника. Но особенно пугали Толяныча странная изменившаяся походка и смех. Смех, скорее — смешок, был тонкий, заливистый, какой-то очень тихий. Прежде Шихан никогда так не смеялся.
— Шихан, чего ты, чего, — в страхе повторял «медвежатник», отползая от главаря и пытаясь подняться.
Шихан наклонился к нему и толчком опрокинул на спину.
Толяныч захрипел, когда пальцы главаря сомкнулись на его горле, а колено упёрлось ему в грудь. Из раскрывшегося рта Толяныча вывалился прокушенный окровавленный язык, глаза закатились, тело конвульсивно задёргалось. Шихан давил коленом и сжимал пальцы до тех пор, пока браток не затих, распластавшись с выпученными глазами. Лунный свет дотягивался до убитого, и кровь, вытекавшая из его рта, казалась чёрной, а лицо — пепельно-серым, с зеленоватым отливом, как у самого Шихана.
Шихан снова начал разглядывать себя, причём на этот раз особенно пристальное внимание уделил гениталиям. Он мял их пальцами, теребил пенис и беспрерывно хихикал.
Наконец он вышел в коридор. Большинство братков уже спало, лишь немногие бодрствовали, допивая остатки горячительных напитков. Он спустился на второй этаж и там, в комнате, пропахшей мочой и пивом, заметил валявшееся на стуле платье одной из девиц. Внимание его привлекло не столько само платье, сколько жёлтый шёлковый пояс-шнурок. Голая обладательница платья лежала здесь же, на полу, в обнимку с каким-то братком. Она спала, а пьяный браток то и дело приподнимался и отпивал из бутылки.
Шихан выдернул шнурок и сделал на его конце петлю. На том же стуле лежала одежда братка — джинсы, трусы, майка. Из кармана джинсов выглядывала рукоятка ножа. Шихан, ухмыльнувшись, взял нож. Браток осоловелыми глазами смотрел, как главарь подходит к нему, держа нож и шнурок. Подойдя, Шихан остановился и несколько секунд переводил взгляд со шнурка на нож.
Всё-таки выбрал шнурок.
Он накинул петлю братку на шею.
— Тихо… — прошипел он почти ласково. — Не ори. Всё нормально.
Он упёрся коленом в позвоночник братка и с силой потянул конец шнура. Браток задёргался.
Дождавшись, когда он затихнет, Шихан снял с него петлю и с минуту смотрел на спавшую женщину. Он смотрел на неё и держался за свой пенис, потом наклонился к ней, и вдруг услышал за спиной шорох. Он обернулся. Из тёмного угла на него смотрел проснувшийся на своём матраце мертвецки пьяный Гундос.
Шихан захихикал.
— Придётся и тебе туда же, корешок, — сказал он, направляясь к нему и на ходу расправляя петлю.
С Гундоса мигом слетел весь хмель.
— Шихан, — пробормотал он, задыхаясь от ужаса. — Ты… Ты говоришь, как Гаврик… Это его голос…
— Тебе кажется, — ответил Шихан, скаля зубы.
— Ну да… Ты и смеёшься как Гаврик… Точно, как Гаврик!…
— Ладно, заткни пасть, — Шихан несильным толчком свалил его обратно на матрац. — Слишком много вякаешь не по делу, тебе давно пора паковаться в крематорий.
Гундос был настолько поражён и напуган, что не сопротивлялся, когда Шихан накидывал на него петлю. Убийца потянул конец шнура, и Гундос побагровел. Тело его свела судорога.
— Вот таким ты мне больше нравишься, — сказал главарь, освобождая мёртвого братка от петли.
В дверях комнаты показался Утюг — двухметровый верзила с квадратной челюстью. Он, как и все в доме, был нагишом, едва держался на ногах и тупо смотрел на главаря, явно не понимая, что происходит.
Он неуверенно шагнул вперёд. Видно было, что необычное хихиканье Шихана его изумило не меньше, чем Гундоса и Толяныча.
Шихан спрятал нож и шнурок за спиной.
— Иди сюда, — сказал он Утюгу, улыбаясь. — Давай выпьем.
Как только Утюг приблизился, он пырнул его ножом в живот, а когда тот согнулся, свалил его с ног, зашёл к нему сзади и накинул на шею петлю.
Утюг заревел, вцепился в шнур руками.
— Жить хочешь, сука? — оскалился Шихан и в следующий миг, почти без замаха, вонзил лезвие Утюгу под левую лопатку.
Утюг, мыча сквозь сжатые зубы, начал заваливаться. Однако он ещё пытался сопротивляться, норовил скинуть с себя убийцу, и тому пришлось ещё раз ударить ножом — на этот раз точно под сердце.
Страница
56 из 93
56 из 93
