Багровый этюд

Из окна лилась темнота, смешанная со светом фонарей.

Почему именно я? Почему именно я стал тем, который острее чувствует мир? Многие годы я мечтал избавиться от своей сверхчувствительности, которая настигала меня в момент ауры. Приступ сглаживал острые углы, я был мертвой водорослью, дрейфующей в открытом море в момент шторма.

Я поставил чайник и включил телевизор. Звуки из динамиков распределялись по комнате, иногда на экране вспыхивали полосы помех.

Порой мне казалось, что люди создают себе четкие связи, и сами живут в них. В этих связях укладывается поход в магазин, ежедневная работа, образование, просмотр телевизора по вечерам, иногда любовь, болезни, потери родственников, секс, ненужные друзья. И какого же себя чувствую такие, как я? И сколько таких? Может, я совсем один, заигрался в наблюдателя и сам выбрал печальный финал.

Пространство дернулось, словно помехи на экране.

— О, нет! — прошептал я.

По телевизору снова показывают материал об убийстве. Я стараюсь не смотреть, но взгляд невольно притягивается к экрану.

Я чувствую, что стены рушатся, и в то же время им на смену приходит темное губчатое вещество, из которого сочиться багровый воздух.

Я закрываю глаза и сажусь на стул.

Пространство порождает звук диффузии.

Поток людей двинулся через дорогу. Я стою у обочины, облокачиваюсь на светофор. Люди проходят мимо, задевают меня плечами.

— Что за идиотка!

— Вы посмотрите на неё, она же в стельку пьяная!

Я провожу рукой по телу, и понимаю, что у меня есть грудь. Я никуда не двигаюсь, просто стою, слушаю шум в ушах, гул толпы и редкие высказывания в мою сторону. К горлу подкатывается тошнота.

— Пойдем, красавица! — говорит какой-то мужчина и крепко берет меня под локоть. Его голос кажется мне мерзким, липким и ненатуральным, словно его издает робот.

В глазах всё дрожит, дома — студенистые медузы, качаются под пологом кривого неба.

— Я никуда не пойду! — говорит кто-то. Нет, определенно эту фразу сказал я, но прозвучала она на несколько тонов выше.

«… Голос… у неё был очень противный голос»

Я падаю со стула, и снова оказываюсь в кухне. Жадно втягиваю воздух, стучу руками по линолеуму. Почему рядом нет Светы, когда это так нужно. Сейчас она скорее всего пьет вечерний коньяк в постели с Мариной.

Рядом со мной что-то падает. Стены трясутся.

Кожаная сумка оказывается в луже. Ноги и руки не подчиняются. Я пытаюсь отбрыкаться от тени, нависающей надо мной, будто бог.

Он не наблюдает, он действует.

Тело знобит. Я чувствую удовольствие, которое испытывают люди при занятии сексом, напряжение в ногах, учащенное дыхание и сухость во рту. Но при этом я чувствую ещё и омерзение.

Я пытаюсь выползти из под чьего-то тяжелого тела. Кто-то берет крышу от консервной банки и рваным краем вспарывает живот.

Из горла вырывается чужой крик. Противный, женский фальцет. Перед глазами плывет нарисованное небо, кучевые облака тают в алом зареве заката. Нос режет ужасный запах гниющих отходов.

В руку впивается осколок бутылки. Я снова кричу, но не могу извлечь из ладони стекло. Координация потеряна, я будто плаваю в болевой невесомости.

Постепенно небо трансформируется в запачканный копотью потолок кухни. Я беспомощно лежу на полу, в лужах собственной блевотины. Странно, а ведь я даже не помню, как это произошло.

Я пытаюсь встать, но перед глазами вырастает пелена темноты, а когда я снова открываю глаза, кухня становиться багровой. И не только кухня, и улица, и стены, и моя кожа…

Телефонный звонок вырывает меня из беспокойного сна.

Я уже проснулся, но не спешу открыть глаза. Всё равно, я знаю, что увижу багровый потолок, и стены, и пол, будто вся моя квартира превратилась в скотобойню. Я не хочу проверять это, потому что знаю, что таки и будет.

Через минуту телефон умолкает. Я поднимаюсь с кровати и бреду по коридору на кухню, наливаю багровой воды в багровый стакан, медленно пью. Вода стекает по глотке вниз, орошает прохладой пищевод и растворяется в желудке.

На багровом дисплее мобильника мерцает надпись: У Вас 46 не принятых вызовов. Абонент — Света.

«Позвони ей и скажи: Угадай, кто это?»

— Молодец, Света. — шепчу я, опускаясь в кресло. — подкинула мне неразменную монету.

За окном клубиться пыльный день. Издалека я слышу шум машин, голоса детей, стук металлических ворот. А внутри сидит голос, мерзкий, как дребезжание полотна пилы, и тепло приливает к глазам.

День, похожий на закат. Все тона и полутона сливаются в запекшуюся кровь.

Всю ночь я не мог уснуть. Надо мной стояла Рената, и улыбалась. Её мерзкое лицо напомнило мне куклу, которых выпускали в советское время.