Восток-7

Ни одного флага. Ни одного портрета. Вероятно здесь всё под запретом. И даже для меня. Советского космонавта с целым, почти целым, аппаратом. Даже для меня не смогли подыскать декораций, на такую-то облаву.

Буря. Её не могло быть. Наши синоптики не ошибаются. А здесь. На этом континенте. Тут всегда буря или торнадо какое нагрянет. Это лишь из того что я знаю. Из того что вижу и могу вспомнить за пару минут…

Но как же Королёв. Теперь я уже точно знаю. Это не он. Но как я мог видеть в том человеке Королёва? Они мне что-то подмешали. Или вкололи. Когда они это сделали?

В самолёте. Или нет. В аэропорту. Когда вертолёт сел, я попросил попить. Что-то было в воде. Да они мне что-то подмешали. Поэтому я вижу Королёва в том в ком его нет. Поэтому я не могу заснуть. Поэтому я даже имя своё сейчас не смогу сказать…

Они пришли за мной! Я слышу, как они ходят за дверью. Они видели, слышали, как я хлопнул дверью. Теперь они всё знают. Знают, что я знаю. И хотят знать, чего не знают.

Им нужны технологии. Я слышал о программе «Аполлон». В моей голове есть столько всего что поможет им. Главное не даться им. Не дать им возможность заполучить себя. Кто знает на что они способны. Кто знает, как они могут добыть из меня нужную информацию. Может я им и живым вовсе не нужен. Но им точно понадобиться мой мозг.

Я вижу их тени. Они готовятся штурмовать меня. Тут даже оружия нет. Зеркала, которое можно разбить. Даже кружки все и те железные. Нет шансов на самозащиту. А ноги как ватные. Они не хотят меня нести. Не дают убежать.

Они ворвались сюда. Выбили дверь будто она картонная.

Нет не трогайте меня!

Уберите мешок!

Мне нечем дышать.

Выстрел!

Это был выстрел.

Вся комната затряслась, будто табун гуннов с востока прискакал. Мне не хочется вспоминать свой сон. И не хочется знать, что было сном, а что нет. При одной мысли меня снова продирает холодный пот. Нужно успокоиться, понять, что к чему, прийти к ответу. А он может быть только в одном месте.

Вот какая странность. Я иду по коридору, и не могу вспомнить такой он был у нас, или нет. Не могу припомнить были ли стены синего цвета, а пол коричневого, на таком ли расстоянии находились двери друг от друга, такой ли острый был поворот.

Меня чуть не сбили с ног два парня. Мне не кажется, что Американцы пустили бы таких на свою имитацию. Они с ног до головы промокшие в мятых майках и с грязными лицами. Но это сейчас не так важно, просто запомню это, отложу в общую копилку разных странностей. Кабинет Королёва совсем рядом. Я увижу его, и кое-что сразу станет ясно.

Это не он. Это не Королёв, оно и понятно, я такого и ждал. В этот раз я сдержал своё тело, только дыхание немного сбилось. Нельзя равнодушно смотреть на хамелеона, который претворяется твоим другом. Пускай он похож на него, пускай так же сидит в окружении бумажных пиков. Пускай он выглядит как Королёв, говорит, как он, и даже двигается так же. Я стою перед ним и не чувствую, что много лет знаком с этим человеком. Как и с любым другим человеком или даже местом. Это самые первобытные инстинкты, отличать кто свой, а кто чужой. И сейчас передо мной, в стенах, увешанных разными наградами, медалями и грамотами, за огромным столом заваленным бумагой, на красивом стуле, сидит незнакомец. Что бы они мне не вкололи, подмешали или внедрили, оно не отключило мои инстинкты. Они отобрали у меня память, страну и мой, пускай и сгоревший, но мой аппарат…

— Ты что-то хотел? — спросил Королёв видимо не в силах больше терпеть моё молчание.

— Можно мне домой? — Нужно проявлять настырность, но аккуратно.

Но что для меня дом. Та фальшивая пятиэтажка, с моей квартирой которую они уже наверняка выстроили?

— Хочешь сбежать от нас? — спокойно спросил он, перекладывая бумажки и смотря только на них.

Язык моментально пересох. Но даже на нём умудрилась остаться капелька слюней. Глубоким, резким вдохом я загнал её в дыхательное горло. И тут же заплясал в истерике кашля. Я как минимум пару минут повторял движения: разогнуться, вдохнуть, три-четыре раза кашлянуть в кулак попутно сгибаясь, повторить упражнение. Удивительно, но слёзы не выступили от такой натуги. Это может быть обезвоживание, либо просто слёзы пересохли, как и язык. Но я скорее поверю в то что я умер при той странной вибрации на апогеи, когда моя голова чуть не разорвалась от боли, чем в то что это не обезвоживание. Особенно учитывая, что последний раз я пил в аэропорту.

— Жену давно не видел, — сказал я.

Но дома, или того что они покажут мне как мой дом, не будет моей жены. Будет женщина, похожая на неё или нет, наплевать. Я всё равно не помню, как выглядит моя жена.

— Ааа, Машку то. Да я и забыл, она ведь не имеет понятия где ты был и через что прошёл.

— Именно.

— Но ты её ничего не говори, помнишь, всё засекречено.