Добавить в моё избранное
30 мин, 39 сек 13182
Это ж почище, чем шесть пар подряд высидеть.
Наскоро перекусив и выпив чая с вареньем (ему ли не знать, что пакетики можно использовать до десяти раз?) под таинственное мерцание оплывавшей свечки, Саша залез прямо в одежде под одеяло и вскоре забылся здоровым сном человека физического труда.
Еще один черный день был позади.
Ему приснился Новосибирск.
Не новый — со скрученными в спираль фонарными столбами, перевернутыми автобусами, домами, превратившимися в нагромождения из бетонного крошева и битых кирпичей, и идущим отовсюду удушливым смрадом — смесью запахов гари и гниющей плоти. С горами обугленных трупов. С обгоревшими детскими колясками. С двумя парами ног, торчащими из под тяжелой плиты.
Старый. С целыми витринами (заставленными едой!), застекленными окнами и новенькими машинами, аккуратно припаркованными у сверкающих недавним ремонтом зданий.
Но без людей. В абсолютной звенящей тишине он шел один по вымершим улицам, звал кого-то по имени, но даже эхо не отвечало на его отчаянный призыв.
Но вот что странно — ему было страшно только в самом начале. Потом, по мере того, как он шел через пустые районы к центру, ужас постепенно съеживался. А потом перешел через десяток полутонов в удивительное чувство покоя и тихой отрешенной радости. Ему и одному было хорошо.
Он никогда не любил этот город, так и не ставший ему родным. Но от мысли, что никто больше не потревожит, никто не обидит его, и все это изобилие принадлежит ЕМУ одному, Саше сделалось тепло и приятно.
Наскоро перекусив и выпив чая с вареньем (ему ли не знать, что пакетики можно использовать до десяти раз?) под таинственное мерцание оплывавшей свечки, Саша залез прямо в одежде под одеяло и вскоре забылся здоровым сном человека физического труда.
Еще один черный день был позади.
Ему приснился Новосибирск.
Не новый — со скрученными в спираль фонарными столбами, перевернутыми автобусами, домами, превратившимися в нагромождения из бетонного крошева и битых кирпичей, и идущим отовсюду удушливым смрадом — смесью запахов гари и гниющей плоти. С горами обугленных трупов. С обгоревшими детскими колясками. С двумя парами ног, торчащими из под тяжелой плиты.
Старый. С целыми витринами (заставленными едой!), застекленными окнами и новенькими машинами, аккуратно припаркованными у сверкающих недавним ремонтом зданий.
Но без людей. В абсолютной звенящей тишине он шел один по вымершим улицам, звал кого-то по имени, но даже эхо не отвечало на его отчаянный призыв.
Но вот что странно — ему было страшно только в самом начале. Потом, по мере того, как он шел через пустые районы к центру, ужас постепенно съеживался. А потом перешел через десяток полутонов в удивительное чувство покоя и тихой отрешенной радости. Ему и одному было хорошо.
Он никогда не любил этот город, так и не ставший ему родным. Но от мысли, что никто больше не потревожит, никто не обидит его, и все это изобилие принадлежит ЕМУ одному, Саше сделалось тепло и приятно.
Страница
10 из 10
10 из 10
