Добавить в моё избранное
30 мин, 39 сек 13173
Самое, пожалуй, значительное из всех. Если бы на видимой стороне Луны нашлись заинтересованные наблюдатели, они могли бы в простой бинокль заметить яркие вспышки на всех континентах обоих полушарий Земли, кроме самого южного, покрытого льдом. Эти вспышки возникали с неравными интервалами на протяжении восьми часов, всего их было около трех тысяч. Наверняка, гуманоиды долго ломали бы головы над причиной этого странного атмосферного явления, и все впустую. Их воображения не хватило бы на то, чтобы представить себе адскую бездну, которую человек разумный распахнул одним нажатием кнопки.
За вспышкой с интервалом в пару секунд последовала ударная волна, которая разметывала железобетонные здания как карточные домики. Попавший под нее человек или другая живая тварь был бы разорван в клочья. Земля вздыбилась, задрожала, потеряв опору, как море при шквальном ветре. Образовавшийся «гриб» и представлял собой поднятые в воздух силой ударной волны тучи пыли. Радиоактивной пыли.
Но как ни велика была ее мощь, постепенно напор ослабевал: в пригородах только посрывало крыши и повалило деревья, как при сильном урагане, а в расположенных в двадцати пяти-тридцати километрах от эпицентра поселках задрожали стекла, да зазвенела посуда в сервантах. Были и такие, кто просто не заметили катастрофы — или приняли ее за небольшое землетрясение силой в три-четыре балла, не способное вырвать их из обычной рутины дольше, чем на десять минут.
Но никого она не обойдет стороной. Те, кому посчастливилось пережить первые полчаса, еще не знали, что судьба приготовила им самое худшее.
Город горел.
Огненная смерть бушевала на пространстве в сотню квадратных километров.
Пламя поглощало все новые и новые кварталы, добираясь уже до тех, которые выдержали ударную волну. Его аппетит не иссякал. Ему было безразлично: спальные районы, университеты и НИИ с мировым именем, дровяные сараи, школы и детсады. Он был всеяден. Там, где к городу примыкали лесные массивы, пламя охватывало и их, быстро распространяясь по кронам деревьев, подгоняемое усиливающимся ветром.
… И запылает тайга, и все пространство от Уральских гор до Тихого океана превратится в гигантский костер, подожженный с нескольких сторон, подпитываемый новыми взрывами. Патриота мог бы утешить тот факт, что то же самое творилось на Североамериканском континенте. Если бы пошел дождь, он мог бы остановить катаклизм и спасти то, что осталось от биосферы и от цивилизации. Но небо не проронило ни слезинки — ему было все равно.
И огонь разгорался, и в нем горело все то, что природа и человек создавали на протяжении своей долгой и жестокой истории. Все оно становилось дымом и пеплом и поднималось к низкому серому небу. И небо становилось все темнее и темнее, словно вбирало в себя всю последнюю боль и скорбь невинных, которым было суждено сгореть в адском пламени за чужие грехи. И все зло тех, кто даже в этот последний час проклинал и ненавидел.
Судилище свершилось. И хорошие, и плохие, и виновные и не виноватые ни в чем, кроме того, что родились не вовремя — все понесли одинаковое наказание. И никогда уже им не узнать, кто выступил в роли судьи, а кто — палача. Пламя поглотило все следы.
Потом все стихло. Пепел быстро остывало. Ветер кружил вихри невесомого праха, завывая в пустых залах и коридорах.
Не всех поглотил огонь. Кое-кто остался. Среди мертвых развалин серыми тенями то тут, то там крались немногие уцелевшие, словно стыдясь того, что выжили, когда другие стали дымом. Они были живы, но от смерти их отделял лишь невидимая нить, которую в любое мгновение мог оборвать висящий над ними меч. Кроме огненной вспышки и ударной волны у ядерного взрыва существовала еще третья ипостась — самая коварная.
Смерть следовала за ними по пятам: невидимая, но такая же реальная как опустошающее пламя. Ее невозможно было почувствовать до тех пор, пока не становилось слишком поздно. Убивала она медленнее, чем огонь, но гораздо мучительнее.
Налетевший северо-западный ветер гнал тяжелые антрацитовые тучи в сторону невольного свидетеля катастрофы. Он был одинок и напуган. На его глазах рушился мир.
За вспышкой с интервалом в пару секунд последовала ударная волна, которая разметывала железобетонные здания как карточные домики. Попавший под нее человек или другая живая тварь был бы разорван в клочья. Земля вздыбилась, задрожала, потеряв опору, как море при шквальном ветре. Образовавшийся «гриб» и представлял собой поднятые в воздух силой ударной волны тучи пыли. Радиоактивной пыли.
Но как ни велика была ее мощь, постепенно напор ослабевал: в пригородах только посрывало крыши и повалило деревья, как при сильном урагане, а в расположенных в двадцати пяти-тридцати километрах от эпицентра поселках задрожали стекла, да зазвенела посуда в сервантах. Были и такие, кто просто не заметили катастрофы — или приняли ее за небольшое землетрясение силой в три-четыре балла, не способное вырвать их из обычной рутины дольше, чем на десять минут.
Но никого она не обойдет стороной. Те, кому посчастливилось пережить первые полчаса, еще не знали, что судьба приготовила им самое худшее.
Город горел.
Огненная смерть бушевала на пространстве в сотню квадратных километров.
Пламя поглощало все новые и новые кварталы, добираясь уже до тех, которые выдержали ударную волну. Его аппетит не иссякал. Ему было безразлично: спальные районы, университеты и НИИ с мировым именем, дровяные сараи, школы и детсады. Он был всеяден. Там, где к городу примыкали лесные массивы, пламя охватывало и их, быстро распространяясь по кронам деревьев, подгоняемое усиливающимся ветром.
… И запылает тайга, и все пространство от Уральских гор до Тихого океана превратится в гигантский костер, подожженный с нескольких сторон, подпитываемый новыми взрывами. Патриота мог бы утешить тот факт, что то же самое творилось на Североамериканском континенте. Если бы пошел дождь, он мог бы остановить катаклизм и спасти то, что осталось от биосферы и от цивилизации. Но небо не проронило ни слезинки — ему было все равно.
И огонь разгорался, и в нем горело все то, что природа и человек создавали на протяжении своей долгой и жестокой истории. Все оно становилось дымом и пеплом и поднималось к низкому серому небу. И небо становилось все темнее и темнее, словно вбирало в себя всю последнюю боль и скорбь невинных, которым было суждено сгореть в адском пламени за чужие грехи. И все зло тех, кто даже в этот последний час проклинал и ненавидел.
Судилище свершилось. И хорошие, и плохие, и виновные и не виноватые ни в чем, кроме того, что родились не вовремя — все понесли одинаковое наказание. И никогда уже им не узнать, кто выступил в роли судьи, а кто — палача. Пламя поглотило все следы.
Потом все стихло. Пепел быстро остывало. Ветер кружил вихри невесомого праха, завывая в пустых залах и коридорах.
Не всех поглотил огонь. Кое-кто остался. Среди мертвых развалин серыми тенями то тут, то там крались немногие уцелевшие, словно стыдясь того, что выжили, когда другие стали дымом. Они были живы, но от смерти их отделял лишь невидимая нить, которую в любое мгновение мог оборвать висящий над ними меч. Кроме огненной вспышки и ударной волны у ядерного взрыва существовала еще третья ипостась — самая коварная.
Смерть следовала за ними по пятам: невидимая, но такая же реальная как опустошающее пламя. Ее невозможно было почувствовать до тех пор, пока не становилось слишком поздно. Убивала она медленнее, чем огонь, но гораздо мучительнее.
Налетевший северо-западный ветер гнал тяжелые антрацитовые тучи в сторону невольного свидетеля катастрофы. Он был одинок и напуган. На его глазах рушился мир.
Страница
2 из 10
2 из 10
