Добавить в моё избранное
30 мин, 39 сек 13178
Жаль, дома у него не было, как не было запасов еды и близких людей, которых надо было бы защищать. Поэтому он был свободен как ветер и так же одинок. Все его имущество умещалось в том самом туристском рюкзаке, вся его нынешняя жизнь — на страницах потрепанного дневника, а все его прошлое — в паре фотографий, которые он носил с собой скорее по инерции, чем от реальной потребности часто вспоминать о тех днях. Да что говорить…
Он мог бы обойти село по периметру, зайти со стороны лесопосадок и там заглянуть в пару домов, но решил не искушать судьбу. Пока у него оставалась еда, так что не было смысла рисковать. Своя голова дороже.
Километрах в пяти райцентр. Там можно будет и переночевать, если это слово теперь что-нибудь да значит.
«Утро» застало его в дороге.
Это был еще один обычный день. Такой же черный, как и двадцать предыдущих.
А ведь как хорошо все начиналось…
Саша перебрался в эту глушь с окраин Н-ска, когда жить так близко к городу стало совсем невмоготу. Там на большой помойке он обитал почти две недели, с молчаливого согласия нескольких местных старожилов — которые просто ничего не смогли противопоставить новоприбывшим — да трех десятков таких же сообразительных беженцев из бывших горожан. Соперничества еще не было, ведь еды хватало на всех и с избытком, однако всего через несколько дней после Сашиного прихода община вдруг закрылась наглухо и перестала принимать новичков. Возможно, сработал групповой инстинкт или что-то вроде коллективного разума, подсказавший стае, что ни одного нового члена она прокормить не сможет. Но между теми, кто уже успел стать «своими», возникло даже что-то вроде солидарности. Помоечное сообщество, хоть и не успело оформиться в коллектив с общими целями, вместе прогоняло со своей территории непрошенных гостей. Их в первые недели было совсем немного.
Вместе они занимались тем, что выкапывали из-под метрового слоя снега довоенный мусор. Никакого первобытного коммунизма не было — кто успел, тот и съел. Зато был рынок — если один находил десять банок сладкой кукурузы, он легко мог поменяться с другим, нашедшим столько же пачек сублимированной лапши и взаимно разнообразить меню. Продукты были просроченные, частью испорченные, но в основном вполне съедобные. И их было много. Завались.
Им досаждали лишь стаи бродячих, лучше сказать: «одичавших», собак, которые с каждым днем становились все многочисленнее, пополняясь новыми животными из сожженного города. Слава Богу, среди них больше не было здоровенных псов бойцовских пород, которые чуть не разорвали Сашу в первую неделю после взрыва — эти уже давно подохли от холода, уступив место лохматым овчаркам, лайкам, сенбернарам и обычным дворовым «бастардам». Но и они могли попортить основательно нервы изгоям. Температура уже упала до минус тридцати, а твари, легче переносившие наступивший мороз, обнаглели настолько, что боялись ни огня, ни скоплений людей, ни даже ружей, и порывались напасть даже на сбившихся у огромного костра часовых. Впрочем, поняв, что люди не теряют бдительности, животные, порычав и поскалив зубы, отступали. На следующий день одного бедолагу, отправившегося в одиночку на другой конец свалки, окружили и разорвали на части. Хватились его нескоро, наткнувшись на уже дочиста обглоданные останки. Кровавый снег вокруг был истоптан десятками лап.
Караулы было решено удвоить, за едой ходить только сообща. А на следующий день «мусорщики» взяли безотказные «Калаши», завели снегоходы, и сами отправились на охоту. Никакой мести, никакого стремления восстановить справедливость — обычный трезвый расчет. Несколько псин им удалось подстрелить, обеспечив приятное разнообразие своему столу. Как бы то ни было, у остальных животных на время пропало желание соваться на территорию свалки.
Целую неделю отшельникам никто не досаждал — в целом это была почти идиллия: сытая, беспроблемная жизнь. Саша никого не трогал, и его не трогали — здешние обитатели не стремились лезть кому-то в душу, предоставляя каждому возможность жить своей памятью. Счастливое время. Потом-то до него дошло, что небо предоставило ему краткую передышку перед очередным испытанием.
Все изменилось, когда пришли новые люди. Не какие-то отбросы общества. Нормальные, добропорядочные граждане из одного из самых культурных городов России. Сотни, тысячи, может даже десятки тысяч бывших жителей спальных районов Новосибирска. Те из них, кто не умер от ожогов и облучения, счастливчики сумевшие пережить первую неделю… Их оказалось гораздо больше, чем могло найтись пищи в несгоревших кварталах.
И ВСЕМ ИМ БЫЛА НУЖНА ЕДА.
Все-таки при самой бомбардировке погибло сравнительно мало людей. Даже если каждому пятому удалось дотянуть до наступления темноты, их оставалось слишком много. Саше так и хотелось добавить: «к сожалению». Поневоле станешь мизантропом, когда тебя сгоняют с насиженного места и отбирают последний кусок.
Он мог бы обойти село по периметру, зайти со стороны лесопосадок и там заглянуть в пару домов, но решил не искушать судьбу. Пока у него оставалась еда, так что не было смысла рисковать. Своя голова дороже.
Километрах в пяти райцентр. Там можно будет и переночевать, если это слово теперь что-нибудь да значит.
«Утро» застало его в дороге.
Это был еще один обычный день. Такой же черный, как и двадцать предыдущих.
А ведь как хорошо все начиналось…
Саша перебрался в эту глушь с окраин Н-ска, когда жить так близко к городу стало совсем невмоготу. Там на большой помойке он обитал почти две недели, с молчаливого согласия нескольких местных старожилов — которые просто ничего не смогли противопоставить новоприбывшим — да трех десятков таких же сообразительных беженцев из бывших горожан. Соперничества еще не было, ведь еды хватало на всех и с избытком, однако всего через несколько дней после Сашиного прихода община вдруг закрылась наглухо и перестала принимать новичков. Возможно, сработал групповой инстинкт или что-то вроде коллективного разума, подсказавший стае, что ни одного нового члена она прокормить не сможет. Но между теми, кто уже успел стать «своими», возникло даже что-то вроде солидарности. Помоечное сообщество, хоть и не успело оформиться в коллектив с общими целями, вместе прогоняло со своей территории непрошенных гостей. Их в первые недели было совсем немного.
Вместе они занимались тем, что выкапывали из-под метрового слоя снега довоенный мусор. Никакого первобытного коммунизма не было — кто успел, тот и съел. Зато был рынок — если один находил десять банок сладкой кукурузы, он легко мог поменяться с другим, нашедшим столько же пачек сублимированной лапши и взаимно разнообразить меню. Продукты были просроченные, частью испорченные, но в основном вполне съедобные. И их было много. Завались.
Им досаждали лишь стаи бродячих, лучше сказать: «одичавших», собак, которые с каждым днем становились все многочисленнее, пополняясь новыми животными из сожженного города. Слава Богу, среди них больше не было здоровенных псов бойцовских пород, которые чуть не разорвали Сашу в первую неделю после взрыва — эти уже давно подохли от холода, уступив место лохматым овчаркам, лайкам, сенбернарам и обычным дворовым «бастардам». Но и они могли попортить основательно нервы изгоям. Температура уже упала до минус тридцати, а твари, легче переносившие наступивший мороз, обнаглели настолько, что боялись ни огня, ни скоплений людей, ни даже ружей, и порывались напасть даже на сбившихся у огромного костра часовых. Впрочем, поняв, что люди не теряют бдительности, животные, порычав и поскалив зубы, отступали. На следующий день одного бедолагу, отправившегося в одиночку на другой конец свалки, окружили и разорвали на части. Хватились его нескоро, наткнувшись на уже дочиста обглоданные останки. Кровавый снег вокруг был истоптан десятками лап.
Караулы было решено удвоить, за едой ходить только сообща. А на следующий день «мусорщики» взяли безотказные «Калаши», завели снегоходы, и сами отправились на охоту. Никакой мести, никакого стремления восстановить справедливость — обычный трезвый расчет. Несколько псин им удалось подстрелить, обеспечив приятное разнообразие своему столу. Как бы то ни было, у остальных животных на время пропало желание соваться на территорию свалки.
Целую неделю отшельникам никто не досаждал — в целом это была почти идиллия: сытая, беспроблемная жизнь. Саша никого не трогал, и его не трогали — здешние обитатели не стремились лезть кому-то в душу, предоставляя каждому возможность жить своей памятью. Счастливое время. Потом-то до него дошло, что небо предоставило ему краткую передышку перед очередным испытанием.
Все изменилось, когда пришли новые люди. Не какие-то отбросы общества. Нормальные, добропорядочные граждане из одного из самых культурных городов России. Сотни, тысячи, может даже десятки тысяч бывших жителей спальных районов Новосибирска. Те из них, кто не умер от ожогов и облучения, счастливчики сумевшие пережить первую неделю… Их оказалось гораздо больше, чем могло найтись пищи в несгоревших кварталах.
И ВСЕМ ИМ БЫЛА НУЖНА ЕДА.
Все-таки при самой бомбардировке погибло сравнительно мало людей. Даже если каждому пятому удалось дотянуть до наступления темноты, их оставалось слишком много. Саше так и хотелось добавить: «к сожалению». Поневоле станешь мизантропом, когда тебя сгоняют с насиженного места и отбирают последний кусок.
Страница
6 из 10
6 из 10
