Жизнь Вениамина Нестерова

Ненавижу истории, в которых всё хорошо кончается. Ни хрена не кончается хорошо, ни хрена вообще не кончается. Люблю быть пьяным, когда ты пьян, не нужно думать, а всё что ты говоришь, никто не воспринимает всерьёз. Если не перегибать палку, можно высказать какому-нибудь деятелю всё, что накипело, и ничего тебе за это не будет. Люблю быть пьяным и ненавижу «Happy End».

Бутылка водки опустела предательски быстро. Сволочь, не могла ещё чуть-чуть не кончаться. Меня качало, а мысли расплывались понемногу в разные стороны, не давая поймать себя. Я уже и забыл, если честно, по какому поводу праздник. Чрезвычайно хотелось по малой нужде, но вставать было до одури лень, как если бы ноги залили свинцом, как и голову.

Вот тогда-то, сидя в одиночестве в номере плешивой гостиницы, перед пустой бутылкой из-под водки и перед включенным телевизором (шёл футбольный матч), я и вспомнил Вениамина Нестерова. Опять. Хотя теперь и без того никогда не смогу забыть.

Ни хрена не кончается — подмечено издевательски точно, а теперь, в неведомом ожидании, даже хуже, чем, если б взорвалась к чёртовой матери атомная бомба. Темнело, и, глядя на сереющее небо за окном, я порывался что-то сделать, но не помнил уже что хотел.

Прошло уже почти два с половиной года — это бездна времени, и всё вот уж казалось бы, истёрлось из памяти, во благо, оставив меня в блаженном неведении, но иногда случаются вот такие вот моменты. Сейчас нельзя не вспомнить, и это наполняет мою грудь отчаянным воплем. Но кричать сил нет. Я, чёрт возьми, почти мертвецки пьян. Двигаться не хочется, не хочется думать. Вообще ничего не хочется. Засыпаю…

Я не люблю «Happy End» и дешёвых шлюх. Вот что я не люблю, и тут, я думаю, со мной согласятся многие. Кто-то боится, но идёт, сжав зубы до скрипа; другой, ради близкого человека, делает то, что ему омерзительно, и даже виду не подаёт. А дешёвые шлюхи бегут прочь. Я слышу, как бежит по проводам электрический ток. Вжжжжж… И это «вжжжжж»… вкручивается в правый висок, как ржавый болт.

Я боюсь прикосновений ветра, боюсь глядеть на небо, боюсь открытого пространства, не могу смотреть людям в глаза. Иногда страх притупляется — бытовуха изгоняет видения прошлого прочь из головы. Но не в такие моменты. Я боюсь и злюсь, порой без причины и вдруг, и то и другое. Случаются опасные истерики, а психиатры ещё не придумали названия для моей болезни.

Я вспомнил, в который уж раз, Вениамина Нестерова.

Среднего роста, худой и измождённый, как из кунсткамеры, с живым, лихорадочным блеском в глубине тёмно-серых глаз, и вечно растрёпанными соломенными волосами. Я никогда не говорил с ним, да и вообще, по сути, остался для него лишь случайным лицом в толпе. Но я знал о нём всё, я столько раз говорил о нём с разными людьми, что, казалось, знаю его всю свою жизнь.

«Happy End» — это дерьмо, но, в таком случае, иногда так хочется этого дерьма. Как бы я хотел, чтобы всё кончилось. Пусть взорвётся бомба, но наконец-таки встанут все точки над «i», а ожидание — наимучительнейшая из казней.

Кто-то скажет, что взрослому мужику не пристало верить в дурацкие сказки, что я давно должен был взять себя в руки и перешагнуть эту часть своей жизнь. Перевернуть страницу, если угодно. Я бы так и сделал, если б не пил. А когда я пью, я начинаю вспоминать.

Сначала хаотично, из разных уголков толщи прожитых лет, потом воспоминания вновь и вновь напоминают мне о неясных тревогах и опасениях. Я поднимаю голову к небу и пугаюсь, до дрожи в коленях, этой бездонной дали. Этой пустоты. Мы всегда возвращаемся к началу, так уж заведено, вот и я, как чёртова белка, бегаю и бегаю по кругу, дрожа от одной мысли, что всё то, что произошло (а что, собственно, произошло))) могло быть правдой.

Истории порой захватывают тебя с головой, и ты, даже при желании, не можешь отделаться от отголосков истории. Но никогда ничего не заканчивается, в том беда всех историй, которые действительно что-то стоят, или происходит натянутый за уши дранный «Happy End», который я ненавижу, но это я уже говорил. Однажды ввязавшись в какую-то историю (то есть, действительно за неё взявшись) ты уже не сделаешь даже и шагу назад, по крайней мере, для меня не может быть иначе.

Вот так вот. Я и этот странный, до ужаса странный, парень с серыми глазами; в длинном тёмно-коричневом пальто и потёртой футболке, с дрожащими руками и мягкой полуулыбкой на тонких губах. Мы. Я, и жизнь Вениамина Нестерова, вот так вот и получилось, что я сижу в номере дешёвого отеля на окраине столицы, перед пустой бутылкой водки. Тошнит, но вставать не хочется, точнее не не хочется, а не можется, даже если бы и хотелось бы.

Я должен рассказать вам то, что знаю, иначе сойду к демону с ума. Так я пытался однажды порезать себе вены. Ножом по внутренней стороне запястья и все дела, брызнула кровь, и я рухнул в алую пелену болевого обморока. Но выжил, как кот, сброшенный с девятого этажа, и теперь сижу.