Монстры и тени

Холод тоже имеет запах — я знаю, я его чувствовал. Я был в этом месте лишь однажды, да и то не подходил достаточно близко, но запахи чувствовались очень ясно. Я хотел туда пройти, чтобы посмотреть на людей из внешнего мира — я хотел видеть чёрные волосы, я часто представлял себе, как это может выглядеть — но кто-то не пускал меня. Может быть, Эйк, или тот человек, от которого она меня родила — я не помню. В последнее время я вообще забываю очень многое — с тех пор, как эта ведьма залезла мне в голову и вытащила оттуда мою тень. Но мне не хотелось сейчас об этом думать — город был близко, его запах врывался мне в ноздри, вычерчивая в голове дорожки воспоминаний, ветер трепал волосы и иногда так сильно бил в лицо, что я не успевал его глотать и начинал задыхаться. Шитоу пела подо мной, она не хотела снижаться, и я не заставлял её — мы кружили над городом и возле него, иногда немного спускаясь, чтобы погрузиться в эти запахи, или поднимаясь выше, но не приближались настолько, чтобы нас можно было рассмотреть. Я и сам мало что видел с такой высоты, но она очаровывала меня, пугала до полусмерти каждый раз, но и очаровывала тоже, так что оказываясь в небе я иногда забывал, зачем вообще поднялся сюда. Сейчас у меня была цель — и я должен был что-то делать, но никак не мог себя заставить, никак не мог сосредоточиться, хотя раньше мне нравилось летать на разведку, и у меня это хорошо получалось. Но раньше — это прошлое, и я плохо его помнил. Многие из наших в последнее время считали, что меня нельзя отправлять на разведку, как раньше, но Ллойт сказал, что ничего страшного не случится. Он так странно смотрел на меня в последнее время, в его глазах как будто наступала ночь, когда он смотрел на меня — и мне тоже начинало казаться, что вокруг стемнело. Я пытался спрашивать у него, что со мной, но он говорил, что не знает. Все говорили, что не знают, даже Миаттэ, который вначале подолгу грел моё исцарапанное лицо своими руками, пытаясь вытянуть из меня эту дрянь, но у него не получилось. Я не надеялся, что он меня вылечит, но мне нравились прикосновения его рук — сам я боялся трогать эти трещины, мне казалось, что если я прикоснусь к ним, они перекинутся на мои руки, а потом поглотят меня целиком.

*Воспоминания в моей голове начали выть настойчивее, и чтобы заглушить их, я быстро погнал Шитоу вниз, вой горячего ветра проглотил нас, а потом выплюнул — за пару мигов до удара о землю. Мы остановились за невысокой скалой, отгораживающей нижнюю часть города от высохших пустошей, которые даже не были пустыней — это была сухая потрескавшаяся земля, вспученная редкими колючками. Я свалился с Шитоу, вцепился в горячий камень и временно оглох — грохот сердца в ушах, шум в голове, шум снаружи, шум города, ветра, шорох крыльев Шитоу… всё превратилось в бесцветную тишину, а потом вернулось, чуть не сбив меня с ног. Мне ужасно захотелось обратно, в наш лагерь. Он был почти рядом — я успел бы долететь до него ещё до рассвета, и возможно даже гораздо раньше. Мы кочевали по окрестностям Найрата уже несколько дней и перехватили пару торговых караванов, идущих в этот город и из него. Скорее всего, этот Найрат был богатым, и, судя по всему не очень хорошо охранялся — во всяком случае, эти караваны охранялись не очень хорошо, точнее вообще почти никак. Наивные, глупые люди. Они были слабыми, и мы отняли у них много хороших вещей — так может, уже хватит?… Мне нестерпимо хотелось обратно, но я не мог вернуться — я должен был сделать то, что мне поручили, иначе мне пришлось бы признать, что я уже ни на что не годен, что я сошёл с ума, что я болен смертельно и скоро перестану дышать. Возможно, я действительно болен серьёзнее, чем мне кажется, возможно, я скоро умру, скорее, чем мне бы хотелось, но это была ещё одна вещь о которой мне лучше не думать. Опираясь рукой о камень, я пошёл вперёд, под ногами похрустывала сухая земля, а камень был неровным, как будто его долго долбили какими-то инструментами. Возможно, здесь жители Найрата грызли скалы, чтобы вытащить из них что-то ценное, как делали тау в шахтах Тирракона, а может эти камни были такими всегда. Они ещё хранили тепло солнца, хотя ночь уже была на исходе, и мне тоже захотелось отломать себе кусочек, чтобы можно было греться об него, когда будет особенно холодно. Найрат был почти плоским, он тянулся вперёд и в стороны, насколько я мог рассмотреть в темноте. Огни окон мерцали, как будто перекликались между собой, подавали друг другу сигналы в этой вязкой ночи, сигналы одним им понятные, и от этого ещё более жуткие. И этот запах, маслянистый и густой, здесь становился ещё отчётливее. Я знал, что ближе к середине города есть расщелина, которая вспарывает его пополам — и там, на дне этой расщелины тоже есть дома, и есть мерцающие огни. Края этой трещины были перекрещены ненадёжными хрупкими мостами, как края раны, стянутые нитками. Вот только зашить эту рану они не могли, и она так и зияла тёмнотой ещё более непроглядной, чем вся остальная темнота этой ночи.