Монстры и тени

Я сжимал и разжимал пальцы, и в конце концов мне начало казаться, что они даже двигаются теперь иначе — так легко и свободно, так быстро.. Я не мог вспомнить, когда последний раз снимал каэну» тан, кажется, это было ещё в Тирраконе, а может позже — моя память зияет дырами, разъеденными тенью, и я уже ничего не могу сказать наверняка. В этой камере не было потолка — во всяком случае, я не мог его рассмотреть, пустота нависала надо мной, огромная толща камня, усеянная мелкими трещинами, а высоко над головой торчал факел, который обливал пол и стены грязно-оранжевым светом. Все стены были пропитаны запахом горького чёрного дыма, но это было к лучшему — большую часть времени этот дым убивал все остальные запахи, которые как будто колыхались в неподвижном воздухе и иногда бросались на меня из углов. Здесь было холодно, но не так холодно, чтобы начать выть от отчаяния. Выть мне не хотелось, скорее наоборот — меня охватило какое-то странное спокойствие, оглушающее и вязкое, и я плавал в нём, иногда закрывая глаза, иногда открывая их, чтобы снова посмотреть на свои свободные руки. Мне нравилась мысль об этой свободе. Мне нравилось осознавать её, и чувствовать, как она струится под кожей, как она бьётся в сердце, иногда поднимаясь лёгкими касаниями к расчерченному тенью лицу. Благодаря этой свободе я знал, что смогу отсюда выбраться, в любом случае смогу — если они не отпустят меня сами, я уйду отсюда сам, убью их всех и уйду. Но всё это не важно, потому что скорее всего Кершет и остальные всё равно раньше придут за мной — я не знал, сколько времени прошло с тех пор, как я ушёл из лагеря, но наверняка ночь уже кончилась, а вернуться я должен был до утра, значит они уже поняли, что я во что-то вляпался. Плавая в волнах этого спокойствия, я многократно пересчитывал свои пальцы, считал звенья цепи, которой меня приковали к стене — за шею, повесив на меня тяжёлый металлический ошейник. Ошейник был мне велик и болтался, царапая ключицы, а цепь была довольно длинной, и я мог отползти от стены, наверное, на целый шаг. Я прислушивался к тому, как колышется внутри меня боль от ударов. Они и правда, избили меня не очень сильно, наверное, им просто хотелось размять ноги. Что-то было не так, и я никак не мог понять — что. Эта тишина внутри была похожа на ту мёртвую неподвижность, что иногда обрушивалась на Калаас за мгновение до бури. Но я не хотел об этом думать, это было бы слишком страшно и странно. Кто-то вошёл в мою камеру, когда я уже почти задремал, свесив голову на грудь. Яркий свет из распахнутой двери заставил меня дёрнуться, и вся боль, притаившаяся внутри, радостно взвыла. В дверях возник какой-то длинноволосый парень в тёмной мешковатой одежде и уже знакомая мне девка, которая пыталась спасти меня от избиения. Какое-то время они стояли, покачиваясь, потом двинулись вперёд — всё так же шатаясь — и только тогда я понял, что дело не в них. Покачивался и расплывался весь мир, его грани по краям приобретали знакомый красноватый оттенок. Страх догнал меня чуть позже, когда человек опустился передо мной на корточки, и посветил мне в лицо ещё одним факелом, который он нёс в руке. Если тень проснётся сейчас, когда на мне нет каэну» тан, я скорее всего умру. Скорее всего вместе со всеми этими людьми — что делало мою смерть не напрасной, и почти героической. Но сейчас меня почему-то не радовала эта мысль. — Имя, — сказал человек. Он держал факел так близко, что мог бы поджечь мне волосы, если б чуть шевельнул рукой. Я отполз от него подальше, прижался спиной к стене и понял, что дальше отступать некуда. Цепь весело позвякивала, и этот звон отдавался внутри меня тихим пением. Это тоже было страшно — как будто ты идёшь по неровной земле, неся в руках какую-то хрупкую вещь. Один неверный шаг, а ты упадёшь, а эта вещь, она… — Имя, — повторил я и улыбнулся. — Твоё имя, — сказал он. — Не помню. А ты наверное Тевра?… разобьётся. Человек с факелом врезал мне по лицу, тьма бросилась мне в глаза, и я зажмурился. — А это что за гадость? — когда я снова посмотрел на него, его перекошенная ухмылкой рожа была так близко, что я мог бы плюнуть ему в глаз. Он держал меня за волосы, рассматривал мои шрамы и кривился так, как будто видел что-то более омерзительное, чем своё лицо. — Слушай, хватит. — сказал девица и положила руку ему на плечо. — Если не расколется, будем пытать. Но надо попробовать по-хорошему. — Верно, — протянул он и отпустил меня. Встал, покачал головой из стороны в сторону, как будто разминая затёкшие плечи. — Ну что ж, начнём. Скажи мне, где прячутся твои дружки-ублюдки, и мы тебя отпустим. — Куда?— Что?— Отпустите — куда?Похоже, мой вопрос озадачил Тевру. Он нахмурился, почесал щетину на лице, после чего ухмыльнулся и плюнул себе под ноги. Моя камера и так была достаточно грязной, и мне захотелось пнуть его по колену, но я как будто оцепенел. Это был незнакомый страх — он не давал мне двигаться. Мешал дышать. Он камнем сидел в моей груди, невыносимо тяжёлый и холодный. Мне хотелось выблевать его на этот загаженный пол и просто уйти отсюда.