Добавить в моё избранное
36 мин, 37 сек 10996
Я решил, что знаю этот голос, я решил, что это Джеран — это они с Кершетом пришли, чтобы вытащить меня отсюда за шкирку. Мне захотелось рассмеяться от облегчения — ну да, ведь иначе и быть не могло, зато теперь мне зададут хорошую трёпку, может я даже не отделаюсь парой синяков, но всё равно это будет справедливо — учитывая, что я натворил здесь. Пока я мысленно врал себе, глупо улыбаясь своим мыслям, люди пятились от меня в разные стороны, как будто расчищая пространство вокруг, а тот, которого я оставил без руки, лежал на земле, и всё ещё выл на высокой протяжной ноте, как будто пел молитву своей боли. Нас всех охватило какое-то оцепенение — ледяной сон, который уже не мог растопить огонь страха внутри меня. И хотя руки у меня всё ещё дрожали, и тяжесть каэну-тан особенно сильно тянула к земле, мне было уже не так страшно, как раньше. Они не приближались, эти странные люди, но их как будто стало больше, их было слишком много — они появлялись откуда-то, как будто весь город решил собраться тут и посмотреть на меня. — Идите назад, — сказал я им, — я никого не буду трогать, если вы… просто дадите мне уйти. Что-то впилось мне в шею сбоку, какая-то игла или тонкое лезвие — я развернулся в ту сторону, но возле меня никого не было, а ближайший человек стоял в пяти шагах. Он что-то держал в руке, какую-то небольшую длинную штуку, которая не была похожа на оружие. Я не знал, что это было, но оно сумело до меня дотянуться, и похоже, отравило каким-то ядом — от места укола по шее вниз и вверх расползался холод, пронизанный иглами, и они покалывали меня сквозь онемевшую кожу. Я успел махнуть рукой в сторону того человека — расстояние довольно большое, но я всё равно его достал, я видел, как эта штуковина в его пальцах отлетела в сторону вместе с частью руки, и ещё какими-то его частями, которые трудно было опознать. Он так и не разжал пальцы, и я рассмеялся, я смеялся, пока этот ощетинившийся иглами холод окутывал меня целиком, стекал вниз по рукам и по груди, пока он не дополз до моих глаз и не ослепил меня. Интересно, останусь ли я теперь навсегда слепым? Я слышал, как что-то упало на землю — должно быть, это было моё собственное тело, невидящее и неподвижное теперь. Я не чувствовал боли от удара, но возможно, я уже сломал себе руку или разбил нос. Звуки тоже исчезли, вслед за запахами, вслед за всеми чувствами, и остался только я — в этой глухой мягкой черноте, и я подумал, что это наверное и есть смерть, конец всего.. полная темнота, тишина и пустота. И тогда я понял, почему все так боятся умереть — быть мёртвым безумно скучно.
Мёртвые не видят снов, а может наоборот — сны, это всё, что им остаётся. Я не знал, что осталось мне, но кажется, какой-то сон я всё-таки видел. Как меня куда-то тащили странные люди, пахнущие как машины, как мимо мелькали дома, слепленные друг с другом, слившиеся в единое целое, и как мы опускались всё ниже под землю. Возможно, мои глаза ещё не успели до конца закрыться, и я видел то, что было на самом деле. Какое-то ещё время не происходило ничего, а потом в мою уютную сонную смерть ворвались голоса. Они врезались в мою голову яркими вспышками света, холода и боли, как будто я очнулся после долгой болезни. — Хватит. Прекратите, я сказала. — голос той девушки, которая кричала когда-то — когда я ещё был жив и мог двигаться. В том странном месте на окраине города. — Да мы осторожно. Тевра ничего не заметит даже, — кто-то смеялся возле меня, и это было хорошо — раз они смеются, значит им весело, значит, они не причинят мне вреда. Но почему же тогда так больно?— Я сказала, хватит. Его ещё нужно допросить. Они продолжали смеяться, а она ругалась на них — её голос уже не был таким сильным, он был усталым и мягким, он как будто осыпался в пустоту с каждым словом, затихал вдали, а потом вернулся снова, прямо мне в ухо:— Поднимите его. Теперь я чувствовал, как они поднимают меня, как тащат куда-то, и мои ноги волочатся по полу. От груди до пояса моё тело теперь состояло из боли, и я понял, что они делали, и почему она просила их перестать. Меня бросили куда-то лицом вниз, то, что было подо мной впечаталось в кожу твёрдым холодом. Мне не хотелось дышать и не хотелось открывать глаза. Кто-то снова пнул меня ногой в плечо — почти ласково. Кто-то спросил, не подох ли я ещё. Я поскрёб пальцами по полу, и мои руки были странно-свободными, лёгкими, как будто их не было вовсе. Я испугался, что их отрезали, и мне пришлось открыть глаза. Руки были на месте, но каэну» тан на них не было. Меня окружил топот ног, этот звук ширился и обволакивал меня, пока не растворился в чёрном безмолвии вместе со всем остальным миром.
*Сидя на полу в маленькой вонючей камере, где меня оставили, я рассматривал свои руки в тусклом свете факелов. В том месте, где были браслеты, кожа была светлее и казалась более тонкой — мне было страшно даже прикасаться к ней, я боялся, что проткну ёе пальцем. Глубокие шрамы-вмятины были там, где края браслетов врезались в кожу, они окольцовывали мои руки в двух местах.
Мёртвые не видят снов, а может наоборот — сны, это всё, что им остаётся. Я не знал, что осталось мне, но кажется, какой-то сон я всё-таки видел. Как меня куда-то тащили странные люди, пахнущие как машины, как мимо мелькали дома, слепленные друг с другом, слившиеся в единое целое, и как мы опускались всё ниже под землю. Возможно, мои глаза ещё не успели до конца закрыться, и я видел то, что было на самом деле. Какое-то ещё время не происходило ничего, а потом в мою уютную сонную смерть ворвались голоса. Они врезались в мою голову яркими вспышками света, холода и боли, как будто я очнулся после долгой болезни. — Хватит. Прекратите, я сказала. — голос той девушки, которая кричала когда-то — когда я ещё был жив и мог двигаться. В том странном месте на окраине города. — Да мы осторожно. Тевра ничего не заметит даже, — кто-то смеялся возле меня, и это было хорошо — раз они смеются, значит им весело, значит, они не причинят мне вреда. Но почему же тогда так больно?— Я сказала, хватит. Его ещё нужно допросить. Они продолжали смеяться, а она ругалась на них — её голос уже не был таким сильным, он был усталым и мягким, он как будто осыпался в пустоту с каждым словом, затихал вдали, а потом вернулся снова, прямо мне в ухо:— Поднимите его. Теперь я чувствовал, как они поднимают меня, как тащат куда-то, и мои ноги волочатся по полу. От груди до пояса моё тело теперь состояло из боли, и я понял, что они делали, и почему она просила их перестать. Меня бросили куда-то лицом вниз, то, что было подо мной впечаталось в кожу твёрдым холодом. Мне не хотелось дышать и не хотелось открывать глаза. Кто-то снова пнул меня ногой в плечо — почти ласково. Кто-то спросил, не подох ли я ещё. Я поскрёб пальцами по полу, и мои руки были странно-свободными, лёгкими, как будто их не было вовсе. Я испугался, что их отрезали, и мне пришлось открыть глаза. Руки были на месте, но каэну» тан на них не было. Меня окружил топот ног, этот звук ширился и обволакивал меня, пока не растворился в чёрном безмолвии вместе со всем остальным миром.
*Сидя на полу в маленькой вонючей камере, где меня оставили, я рассматривал свои руки в тусклом свете факелов. В том месте, где были браслеты, кожа была светлее и казалась более тонкой — мне было страшно даже прикасаться к ней, я боялся, что проткну ёе пальцем. Глубокие шрамы-вмятины были там, где края браслетов врезались в кожу, они окольцовывали мои руки в двух местах.
Страница
3 из 10
3 из 10
