270 мин, 9 сек 10917
— продолжила Лика через некоторое время совсем уж пьяным голосом. — Медом вам, что ли, намазано? Идиоты, ничего вы не понимаете, ничего вы вокруг не видите.
— Лика! — негромко сказал кто-то.
Я поглядел на бармена. Его губы были плотно сомкнуты, он был погружен в свой медитативный процесс. Но, без сомнения, только что я слышал его голос.
— А ты мне рот не затыкай, — ласково продолжала Лика. — Я, может, хочу человека… как там тебя? Леха? Я может, Леху выручить хочу. Спасти!
Она снова сделала движение в мою сторону. Я почувствовал щекой ее волосы.
— Езжай отсюда! — горячо прошептала она мне в ухо. — Слышишь, уезжай сейчас же! Нечего тебе здесь делать!
Она разогнула спину и с шумным всхлипом отпила из стакана.
— Мужики, называется, — сказала она, стукнув стаканом о столешницу, громко и презрительно. — Не мужики, а тряпки!
Да что же такое? Сначала Максим. Теперь вот эта, странная девица.
И все меня гонят прочь из города.
— Мужики вы… да не мужики вы, а дерьмо! — сообщила Лика бармену. — И ты тоже. Чо вылупился?
— Лика, я бы попросил, — снова послышался спокойный голос.
— Да пош-шел ты! Давно бы уже взялись, собрались все вместе и навели тут порядок. Так нет! Ничего вы не можете. Живете, как сволочи. Бараны. Стадо паршивое.
Она съехала со стула, прильнула ко мне.
— И ты котик, такое же дерьмо, как и остальные, верно?
Я не знал, что ей ответить.
Бармен удалился и вернулся с моей пиццей. Если конечно этот блинчик на картонной тарелке, чуть присыпанный сырной стружкой с несколькими колбасными кругляшами, можно было назвать пиццей.
Девица по имени Лика продолжала нависать на моих плечах.
— Поехали вместе со мной? — весело сказала она. — Слышишь ты меня, москвич? Поехали отсюда, к чертовой матери?!
— Что с вами? — едва слышно прошептал я. — Вам нехорошо?
— Не понимаешь? — она улыбнулась, ткнулась носом мне в затылок. — Я тебе себя предлагаю, дурачок. Забирай меня всю! Только поехали отсюда подальше. Куда угодно, только подальше, понял?
Лика отклонилась, обдала меня струей табачного дыма.
— Такой же, как и все, — подытожила она. — Пошел ты тоже!
Отлипла от меня, подхватила с соседнего табурета сумочку. Неловко переступая высокими каблуками, пошла через зал.
— Идите вы все в задницу! — прокричала она с неуместной торжественностью. — Прощай, поганый Краснорецк, городок в табакерке. Сидите дальше в загоне, бараны паршивые. Дожидайтесь пастуха! Пошли вы все к черту!
Она громко икнула и, спотыкаясь, пошла к выходу. На выходе она с силой хлопнула дверью.
— Мерзавка, — едва слышно прошипел бармен. — Пьянь.
Я вскинул на него взгляд. Он уже повернулся спиной.
Непонятно. Что-то непонятное творится. Пьяная девица какая-то, и что она пыталась мне сказать? Что-то про город, что-то, без сомнения, важное.
А я упустил, как обычно. И почему у меня так всегда с женщинами?
И тут же какой-то холодный голос, исходящий изнутри, сказал: да потому что ты просто боишься. Страх сковывает тебя, парень. Страх окутывает тебя вязкой пеленой, как окутывают ватой елочную игрушку. Защитная реакция организма — при сильных эмоциях впадать в транс, будто бы и нет тебя, и не с тобой это все происходит, и кругом только мягкий густой туман.
Это нормально, если игрушку, обмотав ватой, прячут в коробку и задвигают на антресоль. Вот только если по завернутой в вату елочной игрушке врезать молотком — вата навряд ли поможет.
Но как мне вырваться из этой пелены? Как раскрыться?
За моей спиной по дощатому полу заскрипели чьи-то грузные шаги.
Я покосился через плечо.
От компании, гоняющей шары, отделился широкий молодой человек. На нем была пропотевшая растянутая футболка, у него были выпуклые красные щеки и ежик светлых волос на затылке. Он был молод и свеж, сильно пьян и доволен собой. И ему хотелось приключений. Засунув руки в карманы, неспешно подошел к стойке.
— Кто эта тут кадрит телочек наших? — сказал он, как бы обращаясь к бармену. — Че за пассажир, э?
Жуя пиццу, я смотрел на гладкую поверхность стойки.
— Слышь, э, — сказал молодой человек с вопросительной интонацией. — Але?
Я повертел пальцами кружку с пивом, продолжал смотреть на стойку. Меня начинало затягивать. Я чувствовал, как у меня медленно отнимаются ноги.
«Индикатор», прежде всего, очень чувствительный человек.
— Глухой?
Моего плеча коснулись. Не особенно деликатно. Это было даже никакое не прикосновение, а презрительный толчок.
Я не мог ничего сказать ему в ответ. Меня переклинило.
Это своеобразная плата за возможность видеть невидимое. При очень сильных эмоциях всегда накрывает откатом.
— Лика! — негромко сказал кто-то.
Я поглядел на бармена. Его губы были плотно сомкнуты, он был погружен в свой медитативный процесс. Но, без сомнения, только что я слышал его голос.
— А ты мне рот не затыкай, — ласково продолжала Лика. — Я, может, хочу человека… как там тебя? Леха? Я может, Леху выручить хочу. Спасти!
Она снова сделала движение в мою сторону. Я почувствовал щекой ее волосы.
— Езжай отсюда! — горячо прошептала она мне в ухо. — Слышишь, уезжай сейчас же! Нечего тебе здесь делать!
Она разогнула спину и с шумным всхлипом отпила из стакана.
— Мужики, называется, — сказала она, стукнув стаканом о столешницу, громко и презрительно. — Не мужики, а тряпки!
Да что же такое? Сначала Максим. Теперь вот эта, странная девица.
И все меня гонят прочь из города.
— Мужики вы… да не мужики вы, а дерьмо! — сообщила Лика бармену. — И ты тоже. Чо вылупился?
— Лика, я бы попросил, — снова послышался спокойный голос.
— Да пош-шел ты! Давно бы уже взялись, собрались все вместе и навели тут порядок. Так нет! Ничего вы не можете. Живете, как сволочи. Бараны. Стадо паршивое.
Она съехала со стула, прильнула ко мне.
— И ты котик, такое же дерьмо, как и остальные, верно?
Я не знал, что ей ответить.
Бармен удалился и вернулся с моей пиццей. Если конечно этот блинчик на картонной тарелке, чуть присыпанный сырной стружкой с несколькими колбасными кругляшами, можно было назвать пиццей.
Девица по имени Лика продолжала нависать на моих плечах.
— Поехали вместе со мной? — весело сказала она. — Слышишь ты меня, москвич? Поехали отсюда, к чертовой матери?!
— Что с вами? — едва слышно прошептал я. — Вам нехорошо?
— Не понимаешь? — она улыбнулась, ткнулась носом мне в затылок. — Я тебе себя предлагаю, дурачок. Забирай меня всю! Только поехали отсюда подальше. Куда угодно, только подальше, понял?
Лика отклонилась, обдала меня струей табачного дыма.
— Такой же, как и все, — подытожила она. — Пошел ты тоже!
Отлипла от меня, подхватила с соседнего табурета сумочку. Неловко переступая высокими каблуками, пошла через зал.
— Идите вы все в задницу! — прокричала она с неуместной торжественностью. — Прощай, поганый Краснорецк, городок в табакерке. Сидите дальше в загоне, бараны паршивые. Дожидайтесь пастуха! Пошли вы все к черту!
Она громко икнула и, спотыкаясь, пошла к выходу. На выходе она с силой хлопнула дверью.
— Мерзавка, — едва слышно прошипел бармен. — Пьянь.
Я вскинул на него взгляд. Он уже повернулся спиной.
Непонятно. Что-то непонятное творится. Пьяная девица какая-то, и что она пыталась мне сказать? Что-то про город, что-то, без сомнения, важное.
А я упустил, как обычно. И почему у меня так всегда с женщинами?
И тут же какой-то холодный голос, исходящий изнутри, сказал: да потому что ты просто боишься. Страх сковывает тебя, парень. Страх окутывает тебя вязкой пеленой, как окутывают ватой елочную игрушку. Защитная реакция организма — при сильных эмоциях впадать в транс, будто бы и нет тебя, и не с тобой это все происходит, и кругом только мягкий густой туман.
Это нормально, если игрушку, обмотав ватой, прячут в коробку и задвигают на антресоль. Вот только если по завернутой в вату елочной игрушке врезать молотком — вата навряд ли поможет.
Но как мне вырваться из этой пелены? Как раскрыться?
За моей спиной по дощатому полу заскрипели чьи-то грузные шаги.
Я покосился через плечо.
От компании, гоняющей шары, отделился широкий молодой человек. На нем была пропотевшая растянутая футболка, у него были выпуклые красные щеки и ежик светлых волос на затылке. Он был молод и свеж, сильно пьян и доволен собой. И ему хотелось приключений. Засунув руки в карманы, неспешно подошел к стойке.
— Кто эта тут кадрит телочек наших? — сказал он, как бы обращаясь к бармену. — Че за пассажир, э?
Жуя пиццу, я смотрел на гладкую поверхность стойки.
— Слышь, э, — сказал молодой человек с вопросительной интонацией. — Але?
Я повертел пальцами кружку с пивом, продолжал смотреть на стойку. Меня начинало затягивать. Я чувствовал, как у меня медленно отнимаются ноги.
«Индикатор», прежде всего, очень чувствительный человек.
— Глухой?
Моего плеча коснулись. Не особенно деликатно. Это было даже никакое не прикосновение, а презрительный толчок.
Я не мог ничего сказать ему в ответ. Меня переклинило.
Это своеобразная плата за возможность видеть невидимое. При очень сильных эмоциях всегда накрывает откатом.
Страница
14 из 79
14 из 79