Добавить в моё избранное
252 мин, 23 сек 4010
Говоря откровенно, у меня нет ни малейшего желания даже упоминать о них; я хочу, чтобы проклятые имена негодяев навеки сгинули в небытии вместе со своими обладателями. Я имею личные причины ненавидеть их от всей души, той чистой ненавистью, которая может идти лишь от самого сердца ― искренней и ничем незамутненной. Им я обязан своим нынешним положением ― неизбежной смертью, которая теперь только вопрос времени.
Но, как ни прискорбно, я вынужден писать о них. Они сыграли слишком большую роль в истории, которую я излагаю на этих страницах ― настолько большую, что рассказать ее, никак не осветив их участие, невозможно. Однако в моей власти, как хозяина дневника, свести их присутствие к минимуму, указав лишь самые необходимые факты. Именно так я и намерен поступить.
Они появились через три дня. За это время я освоился в маленьком коллективе и ощутил, что нахожусь среди друзей ― давно забытое теплое чувство. Я помогал Фролову в его хлопотах вокруг Маши и обсуждал со Славой сборы и предстоящее отбытие; он рассчитывал, что через четыре, самое большее ― пять недель ― Маша должна поправиться настолько, что будет в состоянии уйти с нами. Я предвкушал предстоящий уход ― не вполне ясно, куда ― как захватывающее приключение. Когда я скитался один и моя жизнь постоянно висела на волоске, мое отношение к происходящему и собственной персоне было преисполнено поистине смертельной серьезностью. Теперь же, в окружении людей, которые сразу стали мне друзьями, мысль о путешествии с важной миссией вселяла в меня радость и оптимизм. Я был воодушевлен и не чувствовал никакого страха.
Эти двое пришли вечером. Они выглядели именно так, как описывал их Слава. Благодаря какому-то звериному чутью они сразу восприняли мое появление в правильном свете ― как противовес их влиянию, и с первых минут стали испытывать ко мне почти нескрываемую враждебность.
До прямого конфликта дело не доходило, потому что они видели славино отношение ко мне, а его они все же слегка побаивались; но была плохо скрываемая неприязнь, выражавшаяся разнообразными способами. Зная, что их присутствие в моей жизни продлится недолго, я старался «не лезть в бутылку» и не обострять отношения. Мне очень не хотелось, чтобы какие-либо неприятности помешали нашему уходу.
Они же, будучи людьми невысокой морали, считали мою сдержанность проявлением слабости. Мое молчание в ответ на нападки лишь возбуждало их азарт и подстегивало выдумывать все новые способы досаждать мне. Справедливости ради, чаще этим занимался молодой, при молчаливом одобрении старшего.
Мои с ними натянутые отношения еще более ухудшились после того, как я случайно узнал их тайну ― или, может быть, одну из их грязных тайн. С первого дня знакомства с ними меня удивлял стиль их общения между собой. На это мне указывал еще Слава, когда впервые рассказал о них. Это было странно и как-то… не совсем правильно, что ли: я не раз видел, как старший, положив младшему руку на колено и приблизившись лицом к лицу, жарко шептал что-то; как он полуобнимал его за плечи и целовал при всех ― и множество подобных необычных поступков. Им можно было найти объяснение, будь они родственниками, но, как и говорил Слава, их различное этническое происхождение исключало подобный вариант.
Во мне стали крепнуть худшие подозрения. И однажды они получили подтверждение. В поисках нужной мне вещи я спустился на этаж ниже и зашел в одно из редко посещаемых помещений, где случайно застал нашу парочку. То, чем они занимались… это отвратительно, я не хочу описывать открывшуюся мне неприличную сцену. Они были захвачены врасплох, растеряны и не знали, что предпринять. Я увидел досаду и злость на их раскрасневшихся лицах. Не найдя ничего лучшего, я зачем-то извинился и, проклиная свою идею зайти туда, поспешно ретировался.
С того дня между нами пробежала даже не кошка, а тигр-людоед. Я не знал, стоит ли говорить об увиденном Славе. Это была их личная жизнь и, кто бы и как не относился к подобным вещам, это касалось, по большому счету, только их. С другой стороны, Славе следовало знать истинные отношения между членами его отряда, ведь в чрезвычайной ситуации они могли самым неожиданным образом отразиться на их мотивах и действиях, подставив всех нас под удар. Меня мучила необходимость что-то решить в связи с этим. Признаюсь, я так и не сказал ничего Славе ― возможно, потому, что не успел.
Они же, судя о людях по себе, были уверены, что я выдал их тайну, и возненавидели меня лютой ненавистью. Славино присутствие сдерживало их; зато когда он уходил на разведку, они, что называется, отрывались по полной. Фролов не был для них авторитетом и эти двое совершенно не стеснялись его, когда оскорбляли меня и иными способами задирали, создавая конфликтные ситуации, чреватые чем угодно ― учитывая, что все мы имели оружие. Валентин Иванович не мог вмешаться, его сдерживало беспокойство о Маше и, как я думал, разумная осторожность в отношении собственной безопасности ― все-таки его благополучие значило для будущих судеб человечества куда больше, чем машино, славино или мое.
Но, как ни прискорбно, я вынужден писать о них. Они сыграли слишком большую роль в истории, которую я излагаю на этих страницах ― настолько большую, что рассказать ее, никак не осветив их участие, невозможно. Однако в моей власти, как хозяина дневника, свести их присутствие к минимуму, указав лишь самые необходимые факты. Именно так я и намерен поступить.
Они появились через три дня. За это время я освоился в маленьком коллективе и ощутил, что нахожусь среди друзей ― давно забытое теплое чувство. Я помогал Фролову в его хлопотах вокруг Маши и обсуждал со Славой сборы и предстоящее отбытие; он рассчитывал, что через четыре, самое большее ― пять недель ― Маша должна поправиться настолько, что будет в состоянии уйти с нами. Я предвкушал предстоящий уход ― не вполне ясно, куда ― как захватывающее приключение. Когда я скитался один и моя жизнь постоянно висела на волоске, мое отношение к происходящему и собственной персоне было преисполнено поистине смертельной серьезностью. Теперь же, в окружении людей, которые сразу стали мне друзьями, мысль о путешествии с важной миссией вселяла в меня радость и оптимизм. Я был воодушевлен и не чувствовал никакого страха.
Эти двое пришли вечером. Они выглядели именно так, как описывал их Слава. Благодаря какому-то звериному чутью они сразу восприняли мое появление в правильном свете ― как противовес их влиянию, и с первых минут стали испытывать ко мне почти нескрываемую враждебность.
До прямого конфликта дело не доходило, потому что они видели славино отношение ко мне, а его они все же слегка побаивались; но была плохо скрываемая неприязнь, выражавшаяся разнообразными способами. Зная, что их присутствие в моей жизни продлится недолго, я старался «не лезть в бутылку» и не обострять отношения. Мне очень не хотелось, чтобы какие-либо неприятности помешали нашему уходу.
Они же, будучи людьми невысокой морали, считали мою сдержанность проявлением слабости. Мое молчание в ответ на нападки лишь возбуждало их азарт и подстегивало выдумывать все новые способы досаждать мне. Справедливости ради, чаще этим занимался молодой, при молчаливом одобрении старшего.
Мои с ними натянутые отношения еще более ухудшились после того, как я случайно узнал их тайну ― или, может быть, одну из их грязных тайн. С первого дня знакомства с ними меня удивлял стиль их общения между собой. На это мне указывал еще Слава, когда впервые рассказал о них. Это было странно и как-то… не совсем правильно, что ли: я не раз видел, как старший, положив младшему руку на колено и приблизившись лицом к лицу, жарко шептал что-то; как он полуобнимал его за плечи и целовал при всех ― и множество подобных необычных поступков. Им можно было найти объяснение, будь они родственниками, но, как и говорил Слава, их различное этническое происхождение исключало подобный вариант.
Во мне стали крепнуть худшие подозрения. И однажды они получили подтверждение. В поисках нужной мне вещи я спустился на этаж ниже и зашел в одно из редко посещаемых помещений, где случайно застал нашу парочку. То, чем они занимались… это отвратительно, я не хочу описывать открывшуюся мне неприличную сцену. Они были захвачены врасплох, растеряны и не знали, что предпринять. Я увидел досаду и злость на их раскрасневшихся лицах. Не найдя ничего лучшего, я зачем-то извинился и, проклиная свою идею зайти туда, поспешно ретировался.
С того дня между нами пробежала даже не кошка, а тигр-людоед. Я не знал, стоит ли говорить об увиденном Славе. Это была их личная жизнь и, кто бы и как не относился к подобным вещам, это касалось, по большому счету, только их. С другой стороны, Славе следовало знать истинные отношения между членами его отряда, ведь в чрезвычайной ситуации они могли самым неожиданным образом отразиться на их мотивах и действиях, подставив всех нас под удар. Меня мучила необходимость что-то решить в связи с этим. Признаюсь, я так и не сказал ничего Славе ― возможно, потому, что не успел.
Они же, судя о людях по себе, были уверены, что я выдал их тайну, и возненавидели меня лютой ненавистью. Славино присутствие сдерживало их; зато когда он уходил на разведку, они, что называется, отрывались по полной. Фролов не был для них авторитетом и эти двое совершенно не стеснялись его, когда оскорбляли меня и иными способами задирали, создавая конфликтные ситуации, чреватые чем угодно ― учитывая, что все мы имели оружие. Валентин Иванович не мог вмешаться, его сдерживало беспокойство о Маше и, как я думал, разумная осторожность в отношении собственной безопасности ― все-таки его благополучие значило для будущих судеб человечества куда больше, чем машино, славино или мое.
Страница
36 из 69
36 из 69
