Добавить в моё избранное
269 мин, 30 сек 18075
Лоуэлл помог стащить с Эйзера куртку, после чего Мадлен задрала рукав его свитера и вколола шприц в вену. Эйзер снова застонал, но уже через несколько мгновений немного успокоился и дышал теперь чуть спокойней.
— Надо собрать все, что осталось, и двигаться в путь, — проговорил Лоуэлл и тут же рявкнул на Расмудсена, все никак не находившего себе места: — Разбирай палатки, у нас нет времени!
Мадлен положила ладонь на грудь Эйзера, по которой было прекрасно видно, как сильно ударяется сердце о ребра, а другой рукой гладила его по волосам и что-то говорила ему, пытаясь успокоить. Лоуэлл, считая себя совершенно лишним, поднялся с колен и принялся подгонять Расмудсена, параллельно собирая вещи. Утро только вступало в свою полную силу, давая понять, что времени у них катастрофически мало, и одна лишняя остановка на ночь может обернуться трагически. Мориссон все еще оставался на месте, чем-то обеспокоенный, и Лоуэлл заметил его замешательство, лишь когда убрал первую палатку.
— Где остальные, Тео? — спросил, наконец, он.
Лоуэлл замялся. Три пары глаз смотрели на него, требуя ответа, и лишь тихие стоны Эйзера будто поддерживали его. Он вдруг почувствовал жжение в разбитом носу.
— Они пошли по стопам Рика, — сумел выдавить из себя Лоуэлл.
— Все мертвы? — глухо спросила Мадлен.
— Доксон повешен, — Лоуэлл звучно сглотнул, — Барбара исчезла, а Рей убежал в лес, чуть не убив нас двоих. Они пропали ближе к рассвету, это Ханс поднял тревогу.
В лагере воцарилось молчание, Лоуэллу казалось, что даже птицы перестали петь. Вся тяжесть трагедии свалилась на него, как неподъемный груз, но ощутил эту тяжесть он только теперь. Никто не смел двигаться и смотреть друг другу в глаза, еще даже не витавший, как призрак, в начале путешествия страх теперь был осязаем. И как никогда тесно, прижавшись к нему, шла смерть. Она дышала им в спину, и никто не мог сказать, окажется ли этот день для них последним или нет. Первым молчание нарушил Эйзер, отчаянно вцепившись в запястье Мадлен.
— Скорбеть сейчас нам не пристало, — сказал он каким-то странным голосом. — Если мы сейчас не двинемся, то уже другие на нашей старой стоянке будут молчать так же, как мы молчим сейчас.
— Философ и поэт в тебе не убиваемы, — заметил Лоуэлл.
— Естественно.
Лоуэлл кивнул и приказал продолжать работу. Он вытер с лица кровь и обработал до сих пор немного кровоточащий нос. Мориссон пересчитал собак и обнаружил, что их осталось только три, остальные сорвались с поводков и сбежали то ли в лес, то ли из него. Лоуэлл, собрав с Расмудсеном все палатки, уселся на землю и задумался. У них было три бесхозные палатки и три рюкзака, вдобавок один еле стоящий на ногах член экспедиции, которого наверняка придется нести на себе, если они не доберутся в срок. Лоуэллу было больно, ужасно жаль расставаться с вещами — единственным, что осталось от людей, которых он знал, но выбора у них не было. Он сложил оставшиеся съестные припасы в один рюкзак и приказал нести его Расмудсену, даже не обращая внимания на худобу того и некоторую слабость, вызванную старостью и долгим путешествием. Он тщательно перебрал все вещи, что остались в рюкзаках, выбрал из них медикаменты и личные вещи или просто побрякушки, сложил оставшееся одной кучкой и прикрыл ее лишними палатками. Мориссон потушил костер и собрал оставшихся измотанных собак, высунувших языки. Эйзер не мог нести свой рюкзак, хоть и уверял, что сможет перенести все, тогда Мориссон взял на себя и его ношу. Ему и Расмудсену оставалось лишь идти впереди, неся оставшийся скарб, а Лоуэлл и Мадлен тащили на себе Эйзера, немного пришедшего в себя. Окинув последнюю стоянку прощальным взглядом, Лоуэлл приказал продвигаться.
Впоследствии ему не раз пришлось вспомнить обратный путь. Зарубки на деревьях помогли им вернуться до самого озера еще до того, как солнце оказалось прямо над их головами. Здесь Расмудсен объяснил, что дальше придется идти по памяти, ибо последующий путь еще более сложен и вовсе не ведет к старой стоянке. Они остановились у озера и пополнили запасы воды, которые быстро истощились с последнего пополнения всего за один день. Перекусив тем малым, что у них осталось, путники двинулись дальше. Последующую дорогу Лоуэлл определил очень ясно, ибо прекрасно помнил, как бежал за уже покойными Доксоном и Улой. Припорошенное кострище говорило о том, что они на верном пути. От прежней стоянки они снова шли по зарубкам, которые предусмотрительно оставил Мориссон. Но оставшийся путь пришлось действительно восстанавливать по памяти: именно здесь они бросились вслед за Улой и еще тогда чуть не потеряли друг друга.
Эту часть леса сильно занесло снегом, который искрился в закатном солнце. Лоуэлл не видел ни знакомых возвышенностей, ни знакомых деревьев, которые говорили бы о возвращении на прежнее место. Издалека не доносились голоса, и костер не трещал, поднимаясь языками пламени до веток.
— Надо собрать все, что осталось, и двигаться в путь, — проговорил Лоуэлл и тут же рявкнул на Расмудсена, все никак не находившего себе места: — Разбирай палатки, у нас нет времени!
Мадлен положила ладонь на грудь Эйзера, по которой было прекрасно видно, как сильно ударяется сердце о ребра, а другой рукой гладила его по волосам и что-то говорила ему, пытаясь успокоить. Лоуэлл, считая себя совершенно лишним, поднялся с колен и принялся подгонять Расмудсена, параллельно собирая вещи. Утро только вступало в свою полную силу, давая понять, что времени у них катастрофически мало, и одна лишняя остановка на ночь может обернуться трагически. Мориссон все еще оставался на месте, чем-то обеспокоенный, и Лоуэлл заметил его замешательство, лишь когда убрал первую палатку.
— Где остальные, Тео? — спросил, наконец, он.
Лоуэлл замялся. Три пары глаз смотрели на него, требуя ответа, и лишь тихие стоны Эйзера будто поддерживали его. Он вдруг почувствовал жжение в разбитом носу.
— Они пошли по стопам Рика, — сумел выдавить из себя Лоуэлл.
— Все мертвы? — глухо спросила Мадлен.
— Доксон повешен, — Лоуэлл звучно сглотнул, — Барбара исчезла, а Рей убежал в лес, чуть не убив нас двоих. Они пропали ближе к рассвету, это Ханс поднял тревогу.
В лагере воцарилось молчание, Лоуэллу казалось, что даже птицы перестали петь. Вся тяжесть трагедии свалилась на него, как неподъемный груз, но ощутил эту тяжесть он только теперь. Никто не смел двигаться и смотреть друг другу в глаза, еще даже не витавший, как призрак, в начале путешествия страх теперь был осязаем. И как никогда тесно, прижавшись к нему, шла смерть. Она дышала им в спину, и никто не мог сказать, окажется ли этот день для них последним или нет. Первым молчание нарушил Эйзер, отчаянно вцепившись в запястье Мадлен.
— Скорбеть сейчас нам не пристало, — сказал он каким-то странным голосом. — Если мы сейчас не двинемся, то уже другие на нашей старой стоянке будут молчать так же, как мы молчим сейчас.
— Философ и поэт в тебе не убиваемы, — заметил Лоуэлл.
— Естественно.
Лоуэлл кивнул и приказал продолжать работу. Он вытер с лица кровь и обработал до сих пор немного кровоточащий нос. Мориссон пересчитал собак и обнаружил, что их осталось только три, остальные сорвались с поводков и сбежали то ли в лес, то ли из него. Лоуэлл, собрав с Расмудсеном все палатки, уселся на землю и задумался. У них было три бесхозные палатки и три рюкзака, вдобавок один еле стоящий на ногах член экспедиции, которого наверняка придется нести на себе, если они не доберутся в срок. Лоуэллу было больно, ужасно жаль расставаться с вещами — единственным, что осталось от людей, которых он знал, но выбора у них не было. Он сложил оставшиеся съестные припасы в один рюкзак и приказал нести его Расмудсену, даже не обращая внимания на худобу того и некоторую слабость, вызванную старостью и долгим путешествием. Он тщательно перебрал все вещи, что остались в рюкзаках, выбрал из них медикаменты и личные вещи или просто побрякушки, сложил оставшееся одной кучкой и прикрыл ее лишними палатками. Мориссон потушил костер и собрал оставшихся измотанных собак, высунувших языки. Эйзер не мог нести свой рюкзак, хоть и уверял, что сможет перенести все, тогда Мориссон взял на себя и его ношу. Ему и Расмудсену оставалось лишь идти впереди, неся оставшийся скарб, а Лоуэлл и Мадлен тащили на себе Эйзера, немного пришедшего в себя. Окинув последнюю стоянку прощальным взглядом, Лоуэлл приказал продвигаться.
Впоследствии ему не раз пришлось вспомнить обратный путь. Зарубки на деревьях помогли им вернуться до самого озера еще до того, как солнце оказалось прямо над их головами. Здесь Расмудсен объяснил, что дальше придется идти по памяти, ибо последующий путь еще более сложен и вовсе не ведет к старой стоянке. Они остановились у озера и пополнили запасы воды, которые быстро истощились с последнего пополнения всего за один день. Перекусив тем малым, что у них осталось, путники двинулись дальше. Последующую дорогу Лоуэлл определил очень ясно, ибо прекрасно помнил, как бежал за уже покойными Доксоном и Улой. Припорошенное кострище говорило о том, что они на верном пути. От прежней стоянки они снова шли по зарубкам, которые предусмотрительно оставил Мориссон. Но оставшийся путь пришлось действительно восстанавливать по памяти: именно здесь они бросились вслед за Улой и еще тогда чуть не потеряли друг друга.
Эту часть леса сильно занесло снегом, который искрился в закатном солнце. Лоуэлл не видел ни знакомых возвышенностей, ни знакомых деревьев, которые говорили бы о возвращении на прежнее место. Издалека не доносились голоса, и костер не трещал, поднимаясь языками пламени до веток.
Страница
37 из 74
37 из 74
