Добавить в моё избранное
269 мин, 30 сек 18082
Он предложил Теодору выйти на свежий воздух, отметив, что вид у него очень кислый, но Теодор не сразу понял, что он от него хочет. Он тупо глядел на Мориссона, еле соображая и переваривая сказанное.
— Что с тобой, парень? — Мориссон тряханул его за плечо. — Пойдем, иначе ты не доедешь.
Теодор послушно поднялся, чувствуя себя марионеткой, лишившейся ниточек и кукловода, и поплелся за Мориссоном, даже не удостоив взглядом оставшихся в купе. Лишь оказавшись на платформе, он подумал, что Мориссон, возможно, хотел оставить Ханса и Мадлен наедине. Теодор не мог понять, что произошло, да и не был уверен, что что-то вообще происходило. Он находился в какой-то прострации, слабо понимая, что творится вокруг него. Он не понимал, как он оказался в поезде, куда и зачем ехал, и какой сейчас год. Ноги сами несли его по платформе вдоль состава, он не замечал выходящих из вагонов пассажиров, но при этом лавировал между ними так легко, будто его тело шло само по себе, в то время как разум находился где-то за пределами… чего? Теодор окончательно потерялся в пространстве и событиях.
Он пришел в себя лишь оказавшись на палящем солнце. В костюме стало изрядно жарко, но Теодор не стал снимать пиджак, хоть мог и остаться в жилетке. Мориссон протянул ему сигарету, но он покачал головой. Мориссон удивленно поднял брови, но поймав сердитый взгляд товарища, пожал плечами и отвернулся. Теодор глядел на бескрайние песчаные просторы как завороженный и не мог оторвать взгляда, пусть глаза и начинали слезиться. Ветер трепал его волнистые волосы и выл в правом ухе. Далеко впереди песчинки поднимались в воздух и соединялись в одну сплошную стену, заворачивавшуюся в воронку. Природа гипнотически действовала на Теодора, введя его в оцепенение. Он начинал чувствовать, что голову закручивает так же, как песок. Неясное движение, порожденное вовсе не ветром, отвлекло его внимание, заставив его сознание наконец ожить.
Теодор не понимал, как человек мог оказаться в таком богом забытом месте совершенно один и без ручной клади. Он отошел дальше от поезда и принялся вглядываться в даль, где вырисовывался неясный силуэт. Вскоре Теодор увидел, что человек этот движется совершенно неестественно. Походка его была странной, ноги волочились по песку, не отрываясь от него, человек заметно хромал, а одно плечо оказалось ниже другого — так путника перекосило. Вскоре Теодор стал различать и некоторые черты лица, показавшиеся ему до странного знакомыми. Глаза путника остановились на Теодоре и не мигая глядели на него, отчего в его желудке стало неприятно жечь. Теодор оглянулся на Мориссона, но тот только глядел в блокнот и пускал дым изо рта.
Вскоре путник оказался совсем близко от поезда, так что Теодор смог разглядеть его лицо. Кожа будто обтянула кости черепа и была покрыта запекшейся кровью. Нижняя губа была разодрана и оголяла желтые резцы. Спутавшиеся каштановые волосы кое-где слиплись целыми прядями, рубашка висела на отощавшем теле, как белье на просушке, да и штаны выглядели не лучше. Путник был бос, голоден, измучен и изувечен. Его странный и страшный взгляд будто сквозил враждебностью. Но даже эти изуродованные черты не помешали Теодору вспомнить, кто же этот человек. Один из лучших следопытов в городе, который с счастливой улыбкой отправился с Теодором в дальнее путешествие через Долину Смерти, теперь не соображал, что творится вокруг него. Он едва ли теперь считал себя человеком, и не воспринимал Теодора как друга. Тот хотел, было, окликнуть его, но путник вдруг рванулся с места с явным намерением порвать ему глотку. Благие помыслы Теодора моментально испарились.
Странное, подобное животному рычание донеслось до ушей и Мориссона. Теодор даже не успел позвать его на помощь, как тот уже бросился на полоумного следопыта. Казалось, остановить истощенного и израненного человека — дело несложное, но он, видимо, оказался куда сильней, чем был на первый взгляд. Мориссону было трудно его держать, и, в конце концов, напавший вырвался. Теодор не мог дать отчет своим действиям, руки жили и действовали сами по себе. Он выхватил пистолет, что так неосторожно держал заряженным во внутреннем кармане пиджака, и направил его на следопыта. Ни одно упирающееся в грудь дуло пистолета не способно заставить остановиться монстра, но следопыт замер на месте. Теодор решил, что все-таки определенная доля человечности в нем осталась. Он держал пистолет и видел, как дуло трясется вместе с рукой. Голос Мориссона прозвучал будто у него в голове:
— Он уже не человек, Тео, тебе не о чем жалеть. Стреляй!
Указательный палец нашел курок и начал медленно давить на него. И чем сильнее он давил, тем больше тряслась рука. Все внутри Теодора жгло огнем, будто ему в глотку залили кислоты, и его наполнял ужас от того, что ему предстоит сделать. Он не мог застрелить человека, который несколько раз уходил с ним в пустыню с восторженностью маленького ребенка.
— Что с тобой, парень? — Мориссон тряханул его за плечо. — Пойдем, иначе ты не доедешь.
Теодор послушно поднялся, чувствуя себя марионеткой, лишившейся ниточек и кукловода, и поплелся за Мориссоном, даже не удостоив взглядом оставшихся в купе. Лишь оказавшись на платформе, он подумал, что Мориссон, возможно, хотел оставить Ханса и Мадлен наедине. Теодор не мог понять, что произошло, да и не был уверен, что что-то вообще происходило. Он находился в какой-то прострации, слабо понимая, что творится вокруг него. Он не понимал, как он оказался в поезде, куда и зачем ехал, и какой сейчас год. Ноги сами несли его по платформе вдоль состава, он не замечал выходящих из вагонов пассажиров, но при этом лавировал между ними так легко, будто его тело шло само по себе, в то время как разум находился где-то за пределами… чего? Теодор окончательно потерялся в пространстве и событиях.
Он пришел в себя лишь оказавшись на палящем солнце. В костюме стало изрядно жарко, но Теодор не стал снимать пиджак, хоть мог и остаться в жилетке. Мориссон протянул ему сигарету, но он покачал головой. Мориссон удивленно поднял брови, но поймав сердитый взгляд товарища, пожал плечами и отвернулся. Теодор глядел на бескрайние песчаные просторы как завороженный и не мог оторвать взгляда, пусть глаза и начинали слезиться. Ветер трепал его волнистые волосы и выл в правом ухе. Далеко впереди песчинки поднимались в воздух и соединялись в одну сплошную стену, заворачивавшуюся в воронку. Природа гипнотически действовала на Теодора, введя его в оцепенение. Он начинал чувствовать, что голову закручивает так же, как песок. Неясное движение, порожденное вовсе не ветром, отвлекло его внимание, заставив его сознание наконец ожить.
Теодор не понимал, как человек мог оказаться в таком богом забытом месте совершенно один и без ручной клади. Он отошел дальше от поезда и принялся вглядываться в даль, где вырисовывался неясный силуэт. Вскоре Теодор увидел, что человек этот движется совершенно неестественно. Походка его была странной, ноги волочились по песку, не отрываясь от него, человек заметно хромал, а одно плечо оказалось ниже другого — так путника перекосило. Вскоре Теодор стал различать и некоторые черты лица, показавшиеся ему до странного знакомыми. Глаза путника остановились на Теодоре и не мигая глядели на него, отчего в его желудке стало неприятно жечь. Теодор оглянулся на Мориссона, но тот только глядел в блокнот и пускал дым изо рта.
Вскоре путник оказался совсем близко от поезда, так что Теодор смог разглядеть его лицо. Кожа будто обтянула кости черепа и была покрыта запекшейся кровью. Нижняя губа была разодрана и оголяла желтые резцы. Спутавшиеся каштановые волосы кое-где слиплись целыми прядями, рубашка висела на отощавшем теле, как белье на просушке, да и штаны выглядели не лучше. Путник был бос, голоден, измучен и изувечен. Его странный и страшный взгляд будто сквозил враждебностью. Но даже эти изуродованные черты не помешали Теодору вспомнить, кто же этот человек. Один из лучших следопытов в городе, который с счастливой улыбкой отправился с Теодором в дальнее путешествие через Долину Смерти, теперь не соображал, что творится вокруг него. Он едва ли теперь считал себя человеком, и не воспринимал Теодора как друга. Тот хотел, было, окликнуть его, но путник вдруг рванулся с места с явным намерением порвать ему глотку. Благие помыслы Теодора моментально испарились.
Странное, подобное животному рычание донеслось до ушей и Мориссона. Теодор даже не успел позвать его на помощь, как тот уже бросился на полоумного следопыта. Казалось, остановить истощенного и израненного человека — дело несложное, но он, видимо, оказался куда сильней, чем был на первый взгляд. Мориссону было трудно его держать, и, в конце концов, напавший вырвался. Теодор не мог дать отчет своим действиям, руки жили и действовали сами по себе. Он выхватил пистолет, что так неосторожно держал заряженным во внутреннем кармане пиджака, и направил его на следопыта. Ни одно упирающееся в грудь дуло пистолета не способно заставить остановиться монстра, но следопыт замер на месте. Теодор решил, что все-таки определенная доля человечности в нем осталась. Он держал пистолет и видел, как дуло трясется вместе с рукой. Голос Мориссона прозвучал будто у него в голове:
— Он уже не человек, Тео, тебе не о чем жалеть. Стреляй!
Указательный палец нашел курок и начал медленно давить на него. И чем сильнее он давил, тем больше тряслась рука. Все внутри Теодора жгло огнем, будто ему в глотку залили кислоты, и его наполнял ужас от того, что ему предстоит сделать. Он не мог застрелить человека, который несколько раз уходил с ним в пустыню с восторженностью маленького ребенка.
Страница
44 из 74
44 из 74
