Немой Мазохизм

Она смотрит на меня хитрым взглядом с поволокой, осматривает меня с ног до головы. Она встречает меня этим взглядом. На ней одно полотенце. Она придерживает полотенце одной рукой, а второй поправляет только что вымытые волосы. Виднеются худые ключицы. Смотрится симпатично. У нее худое лицо с тонкими чертами и серые глаза. Она улыбается мне полуулыбкой.

Привет. У нас гости?

Да, его зовут… — официантка обращается ко мне — как тебя зовут?

Гарэтт.

Мне это нравится. Притащила меня не узнав имени. Обычно так делал я. Обычно это вполне в моём стиле.

У них тут миленько. Пахнет ужином. Играет спокойная музыка. Уютно. Они предлагают остаться на ночь. Весь вечер мы пьём и о чем-то говорим. Я так и не запомнил их имён и вообще на имена у меня была отвратная память. Помню лишь, что беленькая учится на психиатра и подрабатывает официанткой. А чёрненькая работает моделью и слишком озабочена своим телом.

Психиатр? Я тебя уже боюсь.

А в ответ она только смеётся, она постоянно смеялась.

И что ты видишь? Какие у меня проблемы?

Ты эгоистичный, инфантильный, ты не можешь найти себя, не можешь определить своё место в этой жизни, а потому намеренно создаёшь себе такой образ жизни. Ты пытаешься забыться. Уйти от этой… реальности. У тебя много людей и любой из них пойдёт с тобой, но ты одинок. Очень одинок. А всё что ты делаешь, ты делаешь только ради забвенья.

Я аж протрезвел. Сижу и пялюсь на неё. Мне она не нравится. Она видит меня насквозь. Я от этого не в восторге.

Ты мне не нравишься.

Извини. Ты сам спросил.

Она просто сказала мне то, что я и сам знал. То, что знал только я, но никто другой этого никогда не замечал. Я всегда это прятал от других, а она всё просто вытащила наружу.

Этой ночью я остался у них. И мы спали в одной постели. Не помню с которой из них я спал, но точно помню, что спал с кем-то. Утром я проснулся в пустой постели, на тумбочке кофе с вафлями, записка и ключ от квартиры. Говорила о том, что когда я буду уходить, чтоб оставил ключ под ковриком.

Почему-то люди доверяли мне. Они объясняли это тем, что у меня нет умысла. Во всём остальном мы расходились.

Наверное оттого я был один. Я был одиночкой. И не собирался стремиться ближе к людям.

Я достаю из под подушки нож и залазаю под кровать. За окном ночь. Снова туман. Наверное это к лучшему. Так я буду незаметнее. Я продеваю нож между рукой и биркой и пытаюсь её срезать. Выходит не очень. Я пилю её туда-сюда. Остальные уже спят. Дневные мед. сестры уже ушли, а ночные только заступили на дежурство. Одна сидит на посту, но она так погрузилась в бумаги, что едва ли что-то заметит. На бирках был штрихкод, номер, наше имя, по ним они могли через компьютеры отслеживать наше местоположение. Потому я должен был избавиться от бирки, чтоб они не могли меня отследить. Тут не было охраны или что-то вроде того, двери в холле были на автомате, поэтому придётся лезть по пожарной лестнице.

Я одеваю больничные тапки, рубашку и выглядываю из своей палаты. Пустые коридоры. Впереди никого. У нас первый этаж, но на окнах решётки. Никак не выбраться. Тут на всех окнах решётки, даже на тех которые не находятся в палатах. Поэтому придётся либо подыматься наверх и спускаться по пожарной лестнице… на то она и пожарная, что всегда открыта, либо попытаться идти через автоматические двери в холле, но это не безопасно, потому что в холле камеры видеонаблюдения и меня могут тут же заметить. После чего меня скорее всего засунут в одиночную палату и тогда я уже никак не смогу сбежать.

Да, я решил сбежать. Я больше не мог здесь находиться. После смерти Элла мне еще сложнее стало переживать пребывание в этом месте. Они все мне казались неадекватными… больными… С ними я чувствовал как сходил с ума. Я нуждался в общении, в людях, в друге. Это буквально стало моей навязчивой идеей.

Но я боялся.

Я боялся выйти из этой лечебницы потому что никогда не был за ее пределами. Я всю жизнь провёл здесь и теперь не знал, что там и что меня там ждёт, но я был уверен, что там лучше чем здесь. Я знал, что там адекватные люди способные поговорить со мной. Но я не знал чего от них ожидать.

Я оставляю свою бирку у себя под подушкой вместе с ножом и иду к душевой, мимо душевой можно было пройти на второй этаж.

Пустая лестница. Ночью тут вообще было затишье. Если днём можно было затеряться среди персонала и других психов, то ночью это было невозможно.

Я тихо ступаю по лестницам, обпираюсь о стены, иду выше. В лечебнице было три этажа плюс чердак. На первом были мы, не буйные, не шумные, которые имели шанс на выздоровление, которые могли контактировать с обществом, но которым это всё равно не позволялось. На втором были процедурные кабинеты, кабинет психиатра, место где проводили групповые занятия, терапевтический кабинет и прочее, а на третьем лежали особо буйные.