Немой Мазохизм

Я ложился с ним рядом и мы вместе засыпали. А утром я всё таки получал порцию побоев от отца. Иногда он морил нас голодом или выставлял на мороз на улицу. Он не был насильником, он просто любил издеваться. Ему это доставляло сексуальное удовольствие… поэтому наверное можно назвать его извращенцем, а нас жертвами сексуального насилия… хотя я не уверен. В общем всё это продолжалось еще пару лет. С каждым годом отцу всё больше сносило крышу и он начал издеваться над нами всегда. Вскоре Эллион подрос и больше не давал над собой издеваться. Отец перешёл на меня. Теперь я стал его предметом для побоев после матери и Эллиона. Теперь он меня приводил в свою комнату, доставал свой любимый набор и начинал. Почему-то я всегда падал в обморок. Его это так раздражало… просто невероятно, но я ничего не мог с собой поделать. В тот день… он резал меня… он резал мои руки. Острая боль и кровь и я падаю в обморок. Не на долго. Чувствую как он отвязывает мои руки и я падаю лицом в пол. В теле всё еще ощущение невесомости. Головокружение. Потом резкий удар в живот. Такой, что я задыхаюсь. Он бьёт меня ногами в живот. Бьёт со всей дури, орёт, чтоб я в обморок не падал, потому что его это раздражает. Я хватаюсь за живот и получаю удар по рукам. Он сломал мне пальцы с одного удара. На нём керзовые сапоги. Я просто лежу и кричу от боли. Ему пофиг. Ему всегда было пофиг. Я сворачиваюсь калачиком и получаю удар в спину. Он бьёт меня по рукам, по голове. Я ничего не вижу. Он ударил так, что в глазах потемнело. Я только чувствовал. Чувствовал боль, жар и липкую кровь под собой. У меня разбиты губы и я чувствую, что сейчас потеряю сознание, а он не останавливался. Я не знаю сколько это продолжалось, но потом я услышал голос Эллиона. Его крик. Он кричал на отца. У него в руках была качерга от камина и он даже разбираться ни в чём не стал увидев меня и всё это. Он просто накинулся на отца. Бил его, снова и снова. Так ожесточённо. Тот кричал. Эллион кричал. Этот крик наверное до сих пор со мной. Он разбил ему голову, тот уже не двигался, но он продолжал его бить. Он забил его до смерти. Суд. мед. эксперты нашли на теле отца 37 колото-режущих, полностью разбитую голову и вспоротый живот. Труп был полностью изуродован. Он на нем живого места не оставил. На суде он сказал, что силы не рассчитал, но я то знаю, что он давно с этим ублюдком хотел расквитаться. Меня не было на суде, я лежал в реанимации, врачи боролись за мою жизнь, а еще неделю я не мог прийти в себя. Но когда пришёл, что-то во мне изменилось. Я пришёл другим. Это уже был не я. Я слетел с катушек. Они меня упрятали в психушку, а Эллиону дали 9 лет не смотря на то, что это было убийство с особой жестокостью… в силу того, что это была самооборона. Вот как оно всё было.

Вот он. Последний паззл всей этой картинки. Последний кусок всей этой истории Грэмма. Теперь я понимал его. Теперь я его знал. Всё это время я сталкивался с ощущением того, что не знаю его. Теперь всё было иначе. В каком-то смысле я встал на его место, а в каком-то до сих пор не понимал его этого насилия на почве ревности.

Впрочем, любой бы обезумел на его месте.

Я слушаю его внимательно. Окончательно протрезвел. А он встаёт и идёт заваривать нам чаёк. Спрашивает сколько мне кубиков сахара, но я его уже не слышу. Я там, в его истории. Натыкаюсь взглядом на светящуюся голову Эммета. Снова всё вспоминаю. Становится не по себе. От нее в добавок начало пахнуть палёным. Лампочка буквально жарит голову изнутри и от этого появляется этот мерзкий запах.

Убери ее… пожалуйста, убери…

Пахнет жареным мясом, а? — улыбается — ты любишь жареное мясо?

С этого дня нет.

А как думаешь, каково оно на вкус? — он указывает на голову, а я перевожу на него перепуганный взгляд, не могу поверить, серьёзно он это или нет, а он снова мне улыбается — да прикалываюсь я… Я может и сумасшедший, но не каннибал.

Не каннибал. Это должно меня утешить? Не знаю, что бы меня утешило в свете последних событий.

Одно мне оставалось не понятным.

Сиэль? Ты знаешь Грэмма?

Какого к чёрту Грэмма? — начинает злиться, наверное зря я его разозлил, но я должен был узнать — мне и от него избавиться? Только скажи, милый… — хлопает меня по щеке.

Это. Это мне оставалось не понятным. Сиэль не знал про Грэмма, а Грэмм не знал про Сиэля.

У Грэмма было раздвоение личности.

Вот что значило то «Грэмм У., Љ6, Р. Л.» на бирке.

«Грэмм Уиллс, палата Љ6, раздвоение личности».

Я сижу на диване, а он сидит на полу между моими ногами. Перетягивает свою руку жгутом. Зажимает зубами колпачок от шприца. Пытается засадить иглу в истыканную от инъекций руку. Все его вены уже давно почернели. Его руки были бледными и истощёнными. Его лицо было бледным. Лишь огромные голубые глаза и тёмные круги вокруг. Бледные губы и медленное прерывистое дыхание. Он засаживал себе шприц, а потом опускал свою руку, она словно обмякшая валилась на пол с характерным грохотом.