Добавить в моё избранное
227 мин, 27 сек 8834
)
Слушай же, слушай, не отводи взгляд. Твои вечера — лишь твои. Каждый раз ты оставался один, заставлял себя думать, что никого рядом нет, и ее взгляд — два огонька, рассекающих ночь, что приходила вслед за ней.
Она рядом с тобой — ее острый язык касается неба. Вот сейчас она будет твоей — она танцует, снимая одежду.
(О боги!)
Ожившая мумия — ткни пальцем, и она рассыплется, оставив запах тлена и осени. Ее руки — ожившие щупальца, обвешенные золотом. Ее зубы — острые клыки.
Ее мир меньше макового зернышка — как раз в величину маленького злого сердечка. Туки-тук, малыш, этот мир станет твоим, хочешь ты этого, или нет.
(Я говорю тебе малыш, хочешь — не слушай, но знай — музыканты всегда ближе к небесам, пускай их дорога всегда ведет в сумрак!)
Сдерни завесу, сынок, и мы посмотрим, как все было на самом деле!
(Это ведь так просто, руку протянуть — всего-то делов, а?)
Впрочем, мы говорим ни о чем, Дэннис — а как насчет сделки, парень? Ты же любишь торговаться, не так ли? Сколько стоит твое время — день, час, минута, миг?
Назови цену, и быть может, мы сумеем договориться?
Мир завертелся колесом, разбрасываясь искрами и конфетти, что летели изо всех щелей. Дэннис ощутил легкий запах полыни и улыбнулся.
Джим говорил что-то еще, но Дэннис не слушал. Он и так услышал больше чем нужно. Счастье пронеслось где-то рядом, и этого оказалось достаточно.
Дэннис сдернул завесу.
Серебристый «Порш» пронесся мимо, обдав на мгновение шлейфом богатства и власти. Дэннис повел носом — еще немного и он ощутил бы все это на самом деле.
(Ну, ты и псих, дружок — шагай следом, глядишь кривая и выведет куда-нибудь)
Дэннис послушно прошагал целую милю по раскаленному асфальту. Он шел, вдыхая запах гудрона и пыли, еще не зная точно, но, уже чувствуя чем-то внутри, — кое-что изменится вскоре.
Уверенность крепла с каждой минутой, поскольку маленькая расплывчатая точка на горизонте, на глазах превращалась в сияющую серебром крышу автомобиля.
Дамочка курила за рулем — страшная как черт, но шикарная как… — Дэннис не смог подобрать нужного сравнения. Она вся была увешена золотом и брюликами — пожилая миссис, лет под пятьдесят с гаком, большим таким гаком. Ее взгляд казался масляным, и словно обволакивал.
— Привет малыш — проворковала она, и Дэннис помимо воли замедлил шаг. Какая-то неведомая сила толкнула его вперед, к открытой двери.
Он наклонился над ней, изучая роскошный салон автомобиля.
— Привет — Дэннис внезапно охрип, и она, заметив это, растянула в улыбке размалеванные губы, похожие на две узких, ярко-красных полоски.
Они столковались по сотне за день. Пятнадцать дней (и ночей) — столько же сотен. Просто Дэннису нужны были деньги.
Очень нужны.
Нужны на столько, что он был готов терпеть ее липкие объятия каждую ночь проведенную вместе.
(Подумать только — целых пятнадцать сотен!)
Ведь мир отныне принадлежал им обоим в равных долях. В нем были:
Он и она.
Парнишка и старая сука.
Дэннис и Шелли Брукс.
Все было именно так.
— Ведь правильно? Так ведь, ковбой? — Джим Мориссон проорал эти слова прямо в ухо, отчего Дэннис чуть не оглох.
Он сидел, застыв как изваяние, сжимая кулаки. В баре царил приятный полумрак, и пел Тим Бакли.
(Мое время пришло, так же как придет время каждого из нас!)
— Сопливый мудак, неужели ты думал, что никто не понимает, почему вы вместе? — Спросил Джим, и заглянул парню в душу.
Мир сдвинулся, но так и не встал на место. Дэннис больше не улыбался. Он сидел, не в силах шевельнуться. Мир вокруг изменялся — в глазах все плыло, и Дэннису стало дурно. Он старался не двигаться, удерживал равновесие. Там за завесой было много чего такого, но теперь нечего и думать еще раз заглянуть туда, за изнанку мира.
(Там боль и тихий шепот, стон и отчаяние… Зубовный скрежет и никакой надежды, а самые дурные воспоминания прорываются через тонкую обертку полуночи)
Мориссон говорил с ним, шептал на ухо, кричал в лицо, брызгая слюной разбавленной виски. От него пахло потом и смертью — даже и не разобрать чем сильнее. Он задыхался от ярости, извивался ужом, ласково бормотал непристойности, отчего Дэннису становилось особенно худо, и над всем царил голос Брюса Спрингстина который пришел на выручку Тиму Бакли. До ушей Дэнниса доносились лишь обрывки песни, но и то, что слышал он, удивительно накладывалось на слова Мориссона, словно они вместе пели дуэтом:
Я могу спрятать боль
Чтобы потом найти ее вновь
И розы брошены в дождь
Я могу спрятать боль
Но все и так уже ясно -
Ты не герой!
— Ты не герой! — Проорал Джим Мориссон, нависая над ним.
Слушай же, слушай, не отводи взгляд. Твои вечера — лишь твои. Каждый раз ты оставался один, заставлял себя думать, что никого рядом нет, и ее взгляд — два огонька, рассекающих ночь, что приходила вслед за ней.
Она рядом с тобой — ее острый язык касается неба. Вот сейчас она будет твоей — она танцует, снимая одежду.
(О боги!)
Ожившая мумия — ткни пальцем, и она рассыплется, оставив запах тлена и осени. Ее руки — ожившие щупальца, обвешенные золотом. Ее зубы — острые клыки.
Ее мир меньше макового зернышка — как раз в величину маленького злого сердечка. Туки-тук, малыш, этот мир станет твоим, хочешь ты этого, или нет.
(Я говорю тебе малыш, хочешь — не слушай, но знай — музыканты всегда ближе к небесам, пускай их дорога всегда ведет в сумрак!)
Сдерни завесу, сынок, и мы посмотрим, как все было на самом деле!
(Это ведь так просто, руку протянуть — всего-то делов, а?)
Впрочем, мы говорим ни о чем, Дэннис — а как насчет сделки, парень? Ты же любишь торговаться, не так ли? Сколько стоит твое время — день, час, минута, миг?
Назови цену, и быть может, мы сумеем договориться?
Мир завертелся колесом, разбрасываясь искрами и конфетти, что летели изо всех щелей. Дэннис ощутил легкий запах полыни и улыбнулся.
Джим говорил что-то еще, но Дэннис не слушал. Он и так услышал больше чем нужно. Счастье пронеслось где-то рядом, и этого оказалось достаточно.
Дэннис сдернул завесу.
Серебристый «Порш» пронесся мимо, обдав на мгновение шлейфом богатства и власти. Дэннис повел носом — еще немного и он ощутил бы все это на самом деле.
(Ну, ты и псих, дружок — шагай следом, глядишь кривая и выведет куда-нибудь)
Дэннис послушно прошагал целую милю по раскаленному асфальту. Он шел, вдыхая запах гудрона и пыли, еще не зная точно, но, уже чувствуя чем-то внутри, — кое-что изменится вскоре.
Уверенность крепла с каждой минутой, поскольку маленькая расплывчатая точка на горизонте, на глазах превращалась в сияющую серебром крышу автомобиля.
Дамочка курила за рулем — страшная как черт, но шикарная как… — Дэннис не смог подобрать нужного сравнения. Она вся была увешена золотом и брюликами — пожилая миссис, лет под пятьдесят с гаком, большим таким гаком. Ее взгляд казался масляным, и словно обволакивал.
— Привет малыш — проворковала она, и Дэннис помимо воли замедлил шаг. Какая-то неведомая сила толкнула его вперед, к открытой двери.
Он наклонился над ней, изучая роскошный салон автомобиля.
— Привет — Дэннис внезапно охрип, и она, заметив это, растянула в улыбке размалеванные губы, похожие на две узких, ярко-красных полоски.
Они столковались по сотне за день. Пятнадцать дней (и ночей) — столько же сотен. Просто Дэннису нужны были деньги.
Очень нужны.
Нужны на столько, что он был готов терпеть ее липкие объятия каждую ночь проведенную вместе.
(Подумать только — целых пятнадцать сотен!)
Ведь мир отныне принадлежал им обоим в равных долях. В нем были:
Он и она.
Парнишка и старая сука.
Дэннис и Шелли Брукс.
Все было именно так.
— Ведь правильно? Так ведь, ковбой? — Джим Мориссон проорал эти слова прямо в ухо, отчего Дэннис чуть не оглох.
Он сидел, застыв как изваяние, сжимая кулаки. В баре царил приятный полумрак, и пел Тим Бакли.
(Мое время пришло, так же как придет время каждого из нас!)
— Сопливый мудак, неужели ты думал, что никто не понимает, почему вы вместе? — Спросил Джим, и заглянул парню в душу.
Мир сдвинулся, но так и не встал на место. Дэннис больше не улыбался. Он сидел, не в силах шевельнуться. Мир вокруг изменялся — в глазах все плыло, и Дэннису стало дурно. Он старался не двигаться, удерживал равновесие. Там за завесой было много чего такого, но теперь нечего и думать еще раз заглянуть туда, за изнанку мира.
(Там боль и тихий шепот, стон и отчаяние… Зубовный скрежет и никакой надежды, а самые дурные воспоминания прорываются через тонкую обертку полуночи)
Мориссон говорил с ним, шептал на ухо, кричал в лицо, брызгая слюной разбавленной виски. От него пахло потом и смертью — даже и не разобрать чем сильнее. Он задыхался от ярости, извивался ужом, ласково бормотал непристойности, отчего Дэннису становилось особенно худо, и над всем царил голос Брюса Спрингстина который пришел на выручку Тиму Бакли. До ушей Дэнниса доносились лишь обрывки песни, но и то, что слышал он, удивительно накладывалось на слова Мориссона, словно они вместе пели дуэтом:
Я могу спрятать боль
Чтобы потом найти ее вновь
И розы брошены в дождь
Я могу спрятать боль
Но все и так уже ясно -
Ты не герой!
— Ты не герой! — Проорал Джим Мориссон, нависая над ним.
Страница
20 из 66
20 из 66
