Тень города

Но, вместо него, лежал только один фонарик. Сергей даже попытался покричать его, но только впустую потерял время. Очевидно, этот подросток сильно высокомерный, поскольку уходил, сильно задрав нос и никак не реагировал на мольбы Сергея. Ему нет дела до его вывихнутой ноги? Он мог бы помочь только сломать её ещё сильнее, а не вправить вывих? (Как сказал тот дальнобойщик, что тех, кто с приветом, постоянно уверены в том, что творят благо, иначе не совершали бы при этом зло.) Серый был уверен, что, даже если бы он ничего не сказал этому подростку про свою ногу, тот и сам был неплохо осведомлён. Ведь как-то же он узнал цель, с которой Свинцов так тянулся на это кладбище! Если судить по его словам: «чего ты попёрся за своей дедушкой-бабушкой? Ты чё, колобок на фиг?»

«Значит, — размышлял Свинцов, — не только один дальнобойщик — не привидение? Ещё и этот вот пацанчик». Из этого можно смело сделать вывод, что, если он вправит свой вывих и продолжит поиски заданных могилок, то так же впустую потратит время, как и сейчас, когда пытался докричаться до уходящего подростка. Хотя, в темноте трудно определить, что делал подросток в то время, как умолял его Серый, чтобы вернулся: уходил или продолжал стоять на месте. Как тень.

«Кстати, хорошая идея! — осенило вдруг Свинцова. — Не он тень, а весь этот город — тень. Он тень того города, в котором я родился и прожил до того, пока не забрёл в этот. Вот, как правильно, а не то, что этот пацанчик стоит где-то там, словно претворяется моей тенью».

Потом ему пришла в голову новая мысль, что надо зажмуриться и представить себе, что вокруг светло. «Ведь там я как-то перенёсся из ночи в день. Значит, и здесь у меня тоже получится». И Сергей опять зажмурился, а, когда глаза открыл, то сидел уже не возле лестницы, которая спускается в вырытую могилу, а возле фуры того дальнобойщика и видел, как какой-то мальчишка (он был повёрнут к нему спиной, поэтому он мог быть необязательно мальчишкой, а каким-нибудь плюгавеньким типом, но Свинцов почему-то решил, что то был именно мальчишка) держит в руках ножовку и отпиливает ей голову у этого бугая, который вёл «дальнобойщик».

Сергей должен был успеть заползти за огромное колесо фуры, пока этот малец вообразил себе, что он сидит на дереве, а не на чьей-то спине, и отпиливает ветки, и заползти как можно беззвучней, чтоб его не услышали. Но он так опешил от увиденного, что издал непристойный звук (проще говоря, громко испортил воздух) и работающий ножовкой подросток тут же оглянулся.

— Блин! — пропищал этот подросток, — тебе чё, так сильно приспичило вправить свой дурацкий вывих?! Но, только, он у тебя не в ноге, а в мозге. Там не мог меня подождать? Сейчас бы я допилил эту белиберду, вернулся бы и отремонтировал твою ногу. — То есть, это такая же «детсадовская» отговорка, которую использовал Серёга, когда разговаривал с бомжовским голосом (голосом из воздуха) или с дальнобойщиком: «Я не выкидываю, а закидываю гробы в эту фуру», или «я хотел вернуться к твоим капканам не для того, чтобы затащить эту лестницу в пещеру, а, чтобы помочь тебе высвободиться из капкана».

Пока он произносил свою раздражённую Серёгиной «нетерпеливостью» тираду, Свинцов как можно внимательней всматривался в его лицо. Он видел, что этот подросток похож на него, как зеркальное отражение, но так пристально всматривался, словно пытался найти десять различий; как на тех двух одинаковых карикатурках из журнала «Мурзилка».

— И чё ты уставился?

— А на фиг ты его замочил? — проблеял Серый. — А, погоди, дай я сам догадаюсь! Когда сюда пришёл, то он был уже мёртвый…

— Ага, — передразнил его подросток, — и, как ты ему сказал, голову я не отпиливаю, а «припиливаю» назад, так как она отпиленной была уже до меня.

— Нет, а всё-таки! Ну, что он тебе такого сделал?

— А у тебя голова есть? А то, может, тоже «припилить»!

— Я тебя всё равно не понял.

— А ты помнишь, на кого он орал, когда открыл фуру, чтобы тебя вытащить и взгреть?

— Да я вообще не слышал, что именно орал: какая-то чепуха пьяная.

— Думаешь, что сам с собой ругался? — хохотнул подросток. — Ошибочка! Ругался он на меня.

— Ой… — ещё сильнее опешил Серёга, — он же думал, что ты — это я!

— Ну да. Забылся, что здесь подвое всех. Так сказать, каждой твари по паре. Вот и схлопотал. А что, думаешь несправедливо?

— Я не думаю, а просто понять не могу: у вас здесь все такие кровожадные?

— Да это ещё нежно, — опять хохотнул подросток. — Разве это жестокость? Так себе, лайт-версия.

Серый не нашёлся с той репликой, которую можно озвучить на услышанное.

— Ладно, не распускай нюни, — поднялся подросток со спины громилы. — Так уж и быть, вправлю тебе твою лапку, которую ты подвернул!

И он присел перед Свинцовым и протянул к нему свои окровавленные руки.

— А чё ты отодвигаешься, я не понял!