Цветок Зла

Офицер с яростью швырнул сосуд из зеленого стекла вниз, где тот разбился о выступающие на поверхность плоти двутавровые балки, и тут же, достав коробок, отправил следом пару зажженных спичек. Восковые потеки кожи на нижней части безобразного тела твари вспыхнули, а через несколько мгновений волна жара взлетела выше, окутав пламенем всю чудовищную высокую дебелую фигуру. Дыхание Томаса продолжало дрожать, когда лица его коснулся поток накалившегося воздуха. Рано было радоваться своему спасению – огонь перекидывался на многочисленные куски грязной ткани, раскиданные по залу брошенного предприятия. Воздух наполнялся разъедающей дыхательные пути гарью, заставляя задыхаться и чувствовать пульсирующую головную боль. Тем временем толстая кожа монстра, загромождающего своей массой любые пути для обхода, сгорела, оставив на теле лишь тонкую трескающуюся угольную пленку, в щелях которой алела блестящая кровавая плоть. В кольце огня, охватившем трубы и металлоконструкции, закиданные тряпьем, Гуччи оказывался в ловушке, единственный выход из которой лежал через тело обожженного чудовища. Спрыгнув на перекрестье черных металлических балок, полисмен выхватил нож и разрезал слой матового угольного налета. Лезвие легко провалилось в плоть мертвого существа, полупрозрачные капли крови выступили из разреза. Томаса передернуло от пробирающей до костей мысли о том, что ему предстояло, однако режущая боль в горле, головокружение и накатывающая тошнота, безумие вырывающегося из груди сердца и слезы, выступающие на пекущих от гари глазах толкали его к единственному спасительному действию. Закрыв глаза, он начал орудовать ножом, силясь не слышать глухого треска рвущихся сосудов и связок, расчищая себе мокрый и скользкий путь через завесу из плоти. Выбравшись из исполинского тела, с ног до головы вымоченный в его соках, Гуччи заставлял себя, как мог, не думать ни о чем, кроме двери выхода из зала, и все же, добежав до нее и уже шагнув в соседнее помещение заброшенного предприятия, он обернулся. Разорванные сосуды и полые органы мокрыми трубками висели в прорезанной дыре. Предчувствие такого финала ли прежде становилось причиной отвращения, испытываемого при виде текущих труб, Томас не успел понять, лишившись сознания на пороге пустой серой комнаты.

Когда Гуччи пришел в себя, лежа ничком на дощатом паркетном полу, ничто не напоминало о зажженном им огне, хоть Томас и не повторял своей ошибки и не оборачивался, чтобы взглянуть на то, что осталось за дверью кошмарного зала с трубами и лестницами. В комнате с голыми серыми стенами и устланным деревом полом воздух был чист и даже прохладен. Прямо перед собой мужчина узрел выход, но здесь еще находилось то, что заставляло его задержаться. На полу стояла старинная темная шкатулка, украшенная строгой геометрической резьбой, состоящей преимущественно из треугольников. «Особая вещь отца», — почти машинально вспомнил Томас, и это было истинное озарение. Замочной скважины шкатулка не имела – вместо нее на крышке находилось округлое углубление, несколько неровное в одном месте. Ведомый воспрянувшей интуицией, полицейский снял с пальца золотой перстень Говарда Гуччи и помести его в выемку на крышке. Кольцо с треугольным опалом действительно оказалось ключом к шкатулке, и внутри деревянной коробки в красном бархате Томас нашел икону с женским ликом, подписанную как: «Святая Каталина», и письмо, начертанное почерком отца. Смахнув вновь сорвавшиеся скорбные слезы, офицер принялся читать последнее адресованное ему стариком послание:

«Мой дорогой Том, мой единственный, любимый больше жизни сын! Должно быть, это пошло – оставлять в письме такие фразы, но я вынужден сказать, что наверняка ты прочтешь это уже тогда, когда в живых не будет никого из нас – ни Филлипа, ни меня. Никто из нас не хотел, чтобы настал час тягостной необходимости познакомить тебя с этим тяжким знанием, но если, сделав все, зависящее от нас, мы не сумели отвернуть его, на тебя, Том, остается последняя надежда. Многое ты поймешь, когда я без радости открою тебе то, что было проще скрывать – историю нашей семьи.

Она берет свое начало в середине XIX века, когда на земли Сайлент Хилла прибыл миссионер католической церкви Томас Гуччи, получивший нереальную уже по меркам того времени задачу – обратить местных сектантов в «истинную веру». Стоит ли говорить, что в этом деле он не преуспел ни на йоту, зато нажил себе немало ненавистников, гнавших его взашей с каждого порога, плевавших в спину и сыплющих проклятия? Лишь одна женщина прониклась к Томасу сочувствием. Ее звали Дженнифер, и она одарила миссионера, уже оказавшегося на скользкой грани отчаяния, искренней, настоящей, спасительной любовью. Томас и Дженнифер были венчаны по католической традиции, и вскоре у них родился сын Кристоф. Все это не могло пройти незамеченным в маленьком провинциальном городке, полном древних иррациональных предрассудков. Орден счел Дженнифер грешницей и начал на нее охоту. Как ни оберегал свою возлюбленную Томас, она стала первой жертвой.