Земля ягуаров

Она расчетливый вор: крадет зараз понемногу, так что сразу и не заметишь пропажу. Блекнут краски. Размываются контуры. Тени распухают, словно напившиеся чернил клещи. И вот уже ты сидишь во мраке, настолько густом и плотном, что нет никакой разницы, закрыты или открыты веки. Темнота настолько плотная, что мир вокруг пропадает бесследно, и даже собственное тело начинает казаться нереальным, можно пошевелить пальцами перед лицом и не увидеть их вовсе. Пусть так. Эльвира знает, что мрак скрывает от нее: череп над крестом и напуганную девочку возле колыбели со сломанной куклой. Лучше не видеть ничего, чем продолжать смотреть на такое.

Когда она попыталась заговорить, собственный голос зазвучал скрипуче:

— Мы сами в этом виноваты. Это наша вина.

Темнота пошевелилась. Никто не возразил.

— Мы оставили своих товарищей. Бросили аристократку. Не отправились искать Клементину. Теперь обе наверняка мертвы, растерзаны солнцепоклонниками. Их тела остались без погребения.

Эльвира облизала губы и закончила:

— Их души не найдут покоя на небесах. Нас преследуют призраки.

— Доминик ранил не призрак, — ответила темнота голосом Марии. Эта уловка не обманула Эльвиру: младшая сестра не смогла бы говорить так уверенно.

— Разве?

— Призракам не нужно оружие, сестра. Это сделал индеец, человек из плоти и крови.

— Откуда тебе знать, что его руку не направила злая сила? — возразила Эльвира. Она ощутила раздражение, которое тут же сменилось апатией. Спор требовал напряжения воли, а тратить силы попусту уже не хотелось.

— Тогда золото проклято, — продолжила она, — оно забрало нашу удачу. Все шло прекрасно, пока мы не достали клад. Должно быть, Господь покинул нас.

— Мы были бы уже мертвы, будь это правдой, — сказала темнота голосом девы-рыцаря. — Не теряйте веры, капитан. Дочери Кастилии это не к лицу.

— Я так устала, — призналась Эльвира вслух, не заботясь о том, услышат ее или нет. — Где же перст Его? Почему Он не развеет тучи? Душа моя в смятении. Я оглядываюсь назад и не нахожу утешения. Если не призраки привели нас на край гибели, это сделал груз моих прегрешений. Ведь это я вела отряд.

— Вы думаете, праведники не умирают? — спросила невидимая Анжелика. — Поверьте мне на слово, смерть забирает всех без разбору, и людей благочестивых, и распутников. Вы не лучше и не хуже прочих солдат, кто когда-либо брал в руки меч.

— Так значит, Ему все равно? — прошептала Эльвира, ожидая услышать слова утешения.

Дева-рыцарь долго молчала.

— Мне нечего Вам сказать, — призналась ее голосом темнота. — Не в моих силах постичь замысел Божий, даже будь у меня рассудительность Соломона и тысяча раз по тысяче лет. Я знаю только, что посланные испытания сделали меня такой, какая я есть.

— В Ваших словах нет надежды, которую я жажду найти.

— Вы не нуждаетесь в утешении, — возразила темнота. — Спокойствие невозможно без смирения. А чтобы достичь смирения, Вам следует сначала принять и признать себя во всем своем несовершенстве.

— Какой в этом смысл? — опустошенная Эльвира закрыла глаза. — Мне известно, что я несовершенна. Я рождена во грехе. На мне лежит вечное проклятие рода людского. Скоро пробьет нужный час, мы попытаемся покинуть пещеру и почти наверняка потерпим неудачу. Дикари убьют нас, неважно будет ли моя душа спокойна или нет.

— Вы рискуете много большим, чем жизнью земной, — сурово проговорила темнота. — Пусть плоть мою пожрут черви, мне нет до этого дела, ибо она лишь временное пристанище для бессмертной души. Покаяние и чистота помыслов, вот что спасет Вас от геенны огненной.

— И вновь я спрошу: какой в этом смысл? Когда мера грехов моих окажется на весах, мое ходатайство не примут в расчет. Назначенный судия читает письмена моей души лучше, чем я когда либо смогу. Если мне суждено верить, почему Он не пошлет мне веры? Если сомнения суть грех, почему Он не пошлет мне знамение?

Темнота гневно зашевелилась, разом нарушив равновесие самой земли. Застучали потревоженные камни. Скрипнуло латное железо, щедро политое кровью. Эльвира явственно представила себе, как череп над крестом скалится в ее сторону, обнажая длинные клыки, изогнутые, как у дикой кошки. С другой стороны поднималась сестра в обличье гневного ангела, а француженка с землистым лицом покойницы захрипела, и простерла в ее сторону обвиняющий перст.

Эльвира открыла глаза. Слабый, едва видимый свет просачивался со стороны входа. Его хватало, чтобы высветлить три силуэта: один в позе зародыша лежал на полу, два других сидя устроились у стен. Эльвира резко вскочила на ноги, сбрасывая с себя оцепенение дурного сна.

— Что случилось, сестра? — спросила Мария, встревожено.

— Пустое, — Эльвира потрясла головой. Вместе с сознанием к ней возвращались ощущения изможденного тела: горечь в пересохшем рту, ломота натруженных мышц.