Добавить в моё избранное
191 мин, 30 сек 3613
Пока на экране плазменного телека воспроизводилась запись с диска, Кроу, казалось, совсем забыл, что в аудитории кто-то есть кроме него. Он смотрел на экран, не отрываясь. И все лицо его с приоткрытым ртом и торчащими во все стороны как иглы дикобраза жесткими волосами выражало какое-то напряженное недоумение.
Первый раз Ники увидел профессора таким — чего-то непонимающим.
Но это длилось лишь секунду. Потому что и сам Ники и все студенты в аудитории, как только увидели первый кадр этого странного короткого фильма, оторваться уже не могли.
Потом, когда они делились друг с другом, сошлись в одном впечатлении — какой-то нечеловеческой жуткой тоски. Жуть рождались из тоски. Откуда бралась тоска — неизвестно.
Вроде самые обычные, почти любительские кадры. Да еще черно-белые. Снято на узкопленочную кинокамеру, потом перекинуто на диск.
Полфильма в кадре едет по дороге на стареньком открытом ренглере компания молодых людей. Два парня, две девчонки. Из обрывков разговора ясно, что они едут куда-то в лес на какое-то Черное Озеро. Собираются ставить палатки и что-то там искать.
Обычные ребята. Судя по старомодному жаргону и одежде — хиппующие студенты из семидесятых. Клешеные джинсы, длинные волосы, ковбойки с узлом на животе. За рулем девчонка с соломенными волосами, перехваченными ремешком. Тот, кто снимал, очень ей интересовался — камеру все время к ней поворачивал. А она, заметив, оглядывалась и смотрела в нее, не улыбаясь.
И все вокруг как-то серо и пусто. Небо в дымке, лес вдоль дороги плотный и чужой. И на встречу ни одной машины. И в звуках ничего живого — ни смеха, ни музыки, ни вздохов и тихой трепотни на заднем сиденье. Только мерный звук мотора, посвистывание ветра, скрип рессор и сидений.
Джил со Стивеном переглянулись и снова уставились на экран. Профессор Кроу не шелохнулся.
И дальше все также тягостно. Вот компания остановилась у придорожного бара. Зашла в убогую забегаловку, расспрашивала бармена про это свое Черное Озеро. Отвечал он скупо, смотрел как-то странно. Когда ренглер отъезжал от покосившего строения со съехавшей на бок вывеской, хозяин вышел на порог. Стоял в дверном проеме, скрестив руки на груди, смотрел в след джипу. Камера снимала его, пока он не скрылся вместе со своим баром за поворотом.
А странный человек, которого они увидели на обочине? Он был глухой или притворялся? Сидел в своем допотопном грузовичке, распахнув дверцу, свесив ноги из кабины, смотрел перед собой. На расспросы об этом их чертовом Черном Озере не реагировал. Спрашивали его про дорогу и про какую-то индейскую легенду, связанную с этим местом, а он даже не смотрел на студентов, как-будто их тут не было. И только когда, ничего не добившись, они запрыгнули в свой джип и стали отъезжать, камера поймала настороженный угрюмый взгляд повернувшегося к ним этого не то фермера, не то механика и что-то общее в выражении лица с тем дядькой — хозяином бара появилось — настороженное и угрюмое.
Тут в аудитории вполне кто-нибудь мог вздохнуть, почесаться, хихикнуть, шепнуть что-нибудь на ухо соседке или глотнуть кока-колы. Никто даже не двинулся, пока на экране ребята шли через лес, и камера показывала спину той девчонки с соломенными волосами перетянутыми ремешком, ноги и лица остальных. Шагов, треска сучьев под ногами не было слышно — все заглушал толстый слой облетевшей хвои. Отчетливо слышен был шум ветра, но когда камера поднималась по стволам и показывала изнанку старых елей, видно было, что на них не шелохнется ни одна ветка.
Потом ребята сидели кружком у костра, смотрели на огонь, обхватив руками колени. На лицах их, подсвеченных отблесками огня, проступало то самое угрюмое, настороженное выражение, что и у бармена и у того фермера на обочине.
Камера слегка отодвинулась в темноту. Блеснул масляно краешек черной воды где-то сбоку. От озера летела на огонь крупная ночная бабочка. Влетела в круг света и, не коснувшись огня, упала на хвойную подстилку. Трепыхала сморщенными крыльями и точно взбивала какую-то тонкую белую паутину и та обволакивала ее, превращая в куколку.
Никто из сидевших у костра не вздрогнул, когда над озером отчетливо послышалось лошадиное фырканье и глубокий вздох. Камера заметалась, отыскивая, откуда идет звук. Не нашла. И тут из темноты мимо ребят с мягкими шлепками отталкиваясь от земли, проскакал кожаный мяч. Камера поймала, отследила как он, толкнувшись от берега, полетел в воду, ударился о черное зеркало, разбил его, булькнул и утонул.
Сидевшие у костра ничего не заметили. Только девчонка с соломенными волосами, которую ребята называли Сьюзи, вдруг поднялась и стала озираться, точно услышала то, что остальные слышать не могли. И камера вслед за ней стала искать источник неясного звука. Поднялась медленно по стволу ближайшей ели, уставилась в уходящее в темноту переплетение жестких голых веток.
Отчетливо прозвучал над озером громкий плач младенца.
Первый раз Ники увидел профессора таким — чего-то непонимающим.
Но это длилось лишь секунду. Потому что и сам Ники и все студенты в аудитории, как только увидели первый кадр этого странного короткого фильма, оторваться уже не могли.
Потом, когда они делились друг с другом, сошлись в одном впечатлении — какой-то нечеловеческой жуткой тоски. Жуть рождались из тоски. Откуда бралась тоска — неизвестно.
Вроде самые обычные, почти любительские кадры. Да еще черно-белые. Снято на узкопленочную кинокамеру, потом перекинуто на диск.
Полфильма в кадре едет по дороге на стареньком открытом ренглере компания молодых людей. Два парня, две девчонки. Из обрывков разговора ясно, что они едут куда-то в лес на какое-то Черное Озеро. Собираются ставить палатки и что-то там искать.
Обычные ребята. Судя по старомодному жаргону и одежде — хиппующие студенты из семидесятых. Клешеные джинсы, длинные волосы, ковбойки с узлом на животе. За рулем девчонка с соломенными волосами, перехваченными ремешком. Тот, кто снимал, очень ей интересовался — камеру все время к ней поворачивал. А она, заметив, оглядывалась и смотрела в нее, не улыбаясь.
И все вокруг как-то серо и пусто. Небо в дымке, лес вдоль дороги плотный и чужой. И на встречу ни одной машины. И в звуках ничего живого — ни смеха, ни музыки, ни вздохов и тихой трепотни на заднем сиденье. Только мерный звук мотора, посвистывание ветра, скрип рессор и сидений.
Джил со Стивеном переглянулись и снова уставились на экран. Профессор Кроу не шелохнулся.
И дальше все также тягостно. Вот компания остановилась у придорожного бара. Зашла в убогую забегаловку, расспрашивала бармена про это свое Черное Озеро. Отвечал он скупо, смотрел как-то странно. Когда ренглер отъезжал от покосившего строения со съехавшей на бок вывеской, хозяин вышел на порог. Стоял в дверном проеме, скрестив руки на груди, смотрел в след джипу. Камера снимала его, пока он не скрылся вместе со своим баром за поворотом.
А странный человек, которого они увидели на обочине? Он был глухой или притворялся? Сидел в своем допотопном грузовичке, распахнув дверцу, свесив ноги из кабины, смотрел перед собой. На расспросы об этом их чертовом Черном Озере не реагировал. Спрашивали его про дорогу и про какую-то индейскую легенду, связанную с этим местом, а он даже не смотрел на студентов, как-будто их тут не было. И только когда, ничего не добившись, они запрыгнули в свой джип и стали отъезжать, камера поймала настороженный угрюмый взгляд повернувшегося к ним этого не то фермера, не то механика и что-то общее в выражении лица с тем дядькой — хозяином бара появилось — настороженное и угрюмое.
Тут в аудитории вполне кто-нибудь мог вздохнуть, почесаться, хихикнуть, шепнуть что-нибудь на ухо соседке или глотнуть кока-колы. Никто даже не двинулся, пока на экране ребята шли через лес, и камера показывала спину той девчонки с соломенными волосами перетянутыми ремешком, ноги и лица остальных. Шагов, треска сучьев под ногами не было слышно — все заглушал толстый слой облетевшей хвои. Отчетливо слышен был шум ветра, но когда камера поднималась по стволам и показывала изнанку старых елей, видно было, что на них не шелохнется ни одна ветка.
Потом ребята сидели кружком у костра, смотрели на огонь, обхватив руками колени. На лицах их, подсвеченных отблесками огня, проступало то самое угрюмое, настороженное выражение, что и у бармена и у того фермера на обочине.
Камера слегка отодвинулась в темноту. Блеснул масляно краешек черной воды где-то сбоку. От озера летела на огонь крупная ночная бабочка. Влетела в круг света и, не коснувшись огня, упала на хвойную подстилку. Трепыхала сморщенными крыльями и точно взбивала какую-то тонкую белую паутину и та обволакивала ее, превращая в куколку.
Никто из сидевших у костра не вздрогнул, когда над озером отчетливо послышалось лошадиное фырканье и глубокий вздох. Камера заметалась, отыскивая, откуда идет звук. Не нашла. И тут из темноты мимо ребят с мягкими шлепками отталкиваясь от земли, проскакал кожаный мяч. Камера поймала, отследила как он, толкнувшись от берега, полетел в воду, ударился о черное зеркало, разбил его, булькнул и утонул.
Сидевшие у костра ничего не заметили. Только девчонка с соломенными волосами, которую ребята называли Сьюзи, вдруг поднялась и стала озираться, точно услышала то, что остальные слышать не могли. И камера вслед за ней стала искать источник неясного звука. Поднялась медленно по стволу ближайшей ели, уставилась в уходящее в темноту переплетение жестких голых веток.
Отчетливо прозвучал над озером громкий плач младенца.
Страница
2 из 62
2 из 62
