Долина Затишья

Такие места всегда навеивают особые мысли, и Гвэйен, склонившись на старый ограждающий кладбище забор, уставившись на надгробия, задумался о жизни и смерти, о вечном и преходящем.

Никто не может жить вечно. И даже боги способны удержаться в бесконечности, только пребывая в своем потенциальном состоянии. Все, что рождается, — умирает. И тогда — неизвестно, что дальше. То ли все прекращается, то ли что-нибудь остается. Многие верят… Большинство верит, что после смерти тела, сущность существа — душа — не затрагивается разрушением, а отправляется в место, которое очень удачно именуют словом Неизвестность.

И, независимо от разновидности верования, смерть всеми разумными расами всегда воспринималась по особому. С одной стороны, это — просто конец жизни, но человек всегда хотел всмотреться дальше и дальше в глубину, поэтому, с другой стороны, — в смерти всегда усматривалось нечто загадочное, мистическое…

Пока человек живет, он почти всецело принадлежит материальному миру. И хотя, как говорят, все живое вышло из нематериальных энергий, живущее существо, укорененное в материи, не способно полноценно воспринять мир астральный, как если бы он никогда и не существовал. Но все же сознание может иногда уловить нечто туманное и неопределенное, словно во сне, не будучи, однако, в состоянии различить, что стало причиною мистического видения, высшая реальность или призрачное марево.

Когда же человек умирает, люди верят, что его энергетическая сущность оставляет свое материальное вместилище и снова становится частью астрального мира, уходит в измерение высших сил и невоплощенных божеств, и поэтому словно и само обретает некое подобие божественности.

Размышляя обо всем этом, Гвэйен припомнил одно изречение из Писаний: «Когда глиняный сосуд разбивается, пространство внутри него остается нетронутым». Да… это хорошая метафора.

Тело, оставленное жизненной силой, постепенно распадается на элементы, из которых было построено. Оно перестает быть вместилищем души, но так как оно было связано с нею, то и с ним надлежит обойтись подобающе.

Поэтому, тела усопших, оставленные жизнью, повсеместно было заведено проводить через особые ритуалы. Отправить над покойником последние молитвы, проститься с ним в последний раз, и придать тело земле, огню либо камню. Это считалось необходимым.

И тогда могила, каменная гробница либо урна с прахом становилась для родственников своеобразной святыней, к которой надлежало относиться с уважением, и осквернение которой считалось чудовищным кощунством.

Гвэйен прошелся среди могил. Над некоторыми вздымались угрюмые серые надгробия. Над некоторыми — немного украшенные резьбой. Над некоторыми не было ничего. Он узнавал имена, которые читал.

Необходимо было найти какие-то следы.

Разрытые захоронения были обратно засыпаны землей — по-видимому, крестьяне постарались, — чтобы хоть как-нибудь изгладить последствия того недопустимого кощунства, которое неведомый еретик учинил над могилами их односельчан. Сейчас никакие следы не указывали на то, куда было забрано извлеченное из-под земли. Очевидно, что если бы тело тащили, то влажная после дождя почва сохранила бы хоть какие-нибудь свидетельства этого святотатственного деяния, однако инквизитор не обнаружил их. Если это преступление совершил человек, то он, конечно, мог забрать в руках изрядно иссушенные временем останки; например, сложить их в мешок и унести, закинув за спину. Трупоеды предпочитают останки свежие и обычно никуда их не тащат… и, конечно же, не пользуются лопатами, а жрица говорит, что именно этим способом были разрыты погребения.

«Так что, однозначно, — это человек, — подумал Гвэйен. — Очередной, отвратительный Небесному Свету, вероотступник. Седой бородатый старик, как догадывается Мать Рия… — старый, но едва ли мудрый, если решился на подобные дела. Жрица говорит, некромант редко появляется в деревне… Если только тот дед и есть некромант… Он может появляться редко потому, что обосновался далеко отсюда. Однако вероятнее, что просто не хочет без крайней надобности показываться на глаза… Говорят, что были похищены люди: преимущественно — старики и дети. Не из домов. Они не вернулись домой. Подозрительного старика видели в деревне очень редко, и, тем не менее, Мать Рия считает, что во всем виноват именно он. Осуществить похищение таким образом, чтобы тебя никто не заметил, легче, если ты выходишь где-то очень-очень близко, хватаешь жертву и затаскиваешь ее в свое логово. Но откуда ты выходишь, старик? Он должен быть где-то здесь… Но где? И — удивительно — если ты все делаешь один, откуда в твоем старом дряхлом теле столько силы… А если у тебя есть сообщники… — предполагал инквизитор. — Но ведь твое дело так секретно, а сообщники — это ведь всегда лишний риск. Кому ты доверишь такую тайну? Ведь это так опасно… А я ведь доверил свою Арианне… Жрица говорит разумно… Я понимаю, что не могу расспрашивать людей напрямую.