Небо сохраняется через сны когда Бога нет дома

Я ужасно хотел есть, но её всё не было и не было. Неужели ещё была ночь? Если да, то почему такая длинная? А если уже утро, то почему её нет? Где Матильда с завтраком? Почему она не приходит?

Я больше не мог рисовать. Я больше не мог запечетлевать свои сны. Я снова их забывал как только просыпался. Когда открывал глаза, я снова видел темноту, будто бы и не открывал их вовсе.

Я начал сходить с ума.

По ощущениям, с утра прошло уже часов восемь, по идее, сейчас должен быть вечер, а она так и не пришла. Живот ужасно крутит от голода и боли. Мне становится страшно. Неужели она меня оставила? Её за это Бог не возьмёт к себе.

Я встаю с кровати, становлюсь на колени и начинаю читать вечернюю молитву. Теперь это было единственное, что я мог делать.

Ещё мечтать. Я мог мечтать. Я мечтал нарисовать небо. Я часто видел его во сне. Оно невероятно красивое. Я часто пытался его зарисовать, но у меня редко это получалось. Настолько оно было неповторимым.

Проходит ещё шесть часов. По идее, уже ночь, но я не могу уснуть из-за дикой боли от голода. Она не пришла, она так и не пришла. Что она себе думает? Или это было наказание за то, что я перечил ей? Скорее всего это было оно. Я это заслужил. Я стиснул зубы и остаток ночи просто терпел. Я должен терпеть наказания и не жаловаться, в противном случае оно будет сильнее. Так говорила Матильда. Она учила, что наказания нужно уметь принимать достойно.

Что ж, ладно.

Но так проходит второй и третий день. Её всё нет и нет. Мне дико страшно. Я понимаю, что это не наказание, это что-то другое. Это не может быть наказанием. По крайней мере точно не за то, что я её ослушался и испортил рис. Из-за боли я едва могу вставать с кровати. Я молюсь чтоб она пришла. Я молюсь чтоб меня спас Бог. Я не плачу. Не могу. Может из-за того, что нет сил или это просто смирение. Матильда говорила, что мы должны стремиться к смирению. Что смирение приближает нас к Богу.

На этот раз я смирился с тем, что умру вот так вот, здесь. Матильда больше не придёт. Я больше её не ждал.

Подходит четвёртый день, я не сплю уже трое суток. Я не могу уснуть из-за боли. Лишь временами проваливаюсь в сон. Это будто бы ты не спишь, но тебе продолжают сниться сны. Как такое возможно? У меня никогда такого не было, чтоб я не спал, но мне снились сны. Может это галлюцинации?

На улице слышны детские крики. Смех. Значит день. Нужно подвинуть кровать к окну и позвать на помощь — думается мне. Но окно слишком высоко, потому что это подвальное помещение, а кровать слишком тяжёлая чтоб я мог сдвинуть её с места. Я подхожу к забитому окну и начинаю орать. Не знаю зачем. Ведь я не верю, что меня услышат. От крика боль в животе становится невыносимой, но я продолжаю. Дети на улице замолкают.

— Э-эй? Есть там кто? — слышится из-за забитого окна.

Выдавленное из себя «помогите» — единственное что я успеваю сказать после чего падаю в обморок, и судя по всему стукаюсь головой о бетонный пол, потому что встреча с полом оказывается не очень мягкой.

Так, я снова погружаюсь в мир грёз…

Вой сирены гулом отдаётся в моей голове. Красно-синие мигалки за окном скорой помощи. Фельдшер орёт, чтоб водила ехал быстрее. Мы пролетаем мимо светофора. Зелёный свет. Сирена визжит на всю улицу, нас пропускаю все, автомобилисты, пешеходы.

До центральной больницы ещё два квартала.

Медсестра, что сидит рядом лупит её по лицу всякий раз когда её зрачки начинают закатываться, даёт ей нюхать нашатырный спирт, чтоб она не падала в обморок и делает массаж сердца, потому что ей дышать сложно. Ну как сложно, она почти задыхался. На ней кислородная маска и они уже поставили капельницу. Она перебинтовывает ей руки. Много крови. Она буквально хлыщет.

Пол реанимационной машины забрызган алыми пятнами. Кабина пропахла нашатырём.

У меня всё плывёт перед глазами. Алые брызги, всё как в колейдоскопе. Медсестра, машина и этот свет от мигалок.

Я смотрю на неё. Её лицо становится всё бледнее и бледнее. У неё разбита голова.

Я пытаюсь взять её за руки, медсестра говорит, чтоб я её сейчас не трогал. Говорит, что ей больно.

Мы подъезжаем к больнице. На носилках её выносят из скорой. Ногами вперёд. Я вспоминаю о плохих приметах, хотя не верю в них.

Мои руки и одежда почему-то в крови. В её крови.

Медсестра вытаскивает меня из машины и ведёт за собой, туда, куда её поволокли на носилках. Сажает меня в приёмном отделении. Говорит, чтоб дождался доктора и полицейских.

Чёртовы показания. Мне придётся давать показания. Я так хотел этого избежать.

Меня начинает отпускать. Я больше не чувствую этого жуткого головокружения и окружающее меня больше не расплывается.

Накатывает усталость. Дикая, невероятная усталость. Я падаю на пол и там же засыпаю.

Мне снится жёлтая трава и фиолетовое солнце.