Небо сохраняется через сны когда Бога нет дома

Крис говорит, что это как огромные воздушные птицы, только железные. Что они подымают людей в воздух. Что так я буду ближе к небу. Он знает о моей страсти к небу. А я удивляюсь как это можно быть так близко к небу, быть в небе! А он удивляется тому, что меня это удивляет. Я ему рассказываю почему так вышло, а он смотрит на меня и говорит, что хочет забрать меня отсюда, что хочет показать «прекрасный» мир, со всеми его прелестями и плюсами. Говорит, что я ничего не видел и многое упустил, но что ещё не поздно.

— Почему ты хочешь меня забрать? Только ли поэтому?

— Ну… — он гладит мою шею продолжая лежать на мне — ты мне нравишься, и я не хочу уежать отсюда без тебя — он отворачивается от меня. Почти обиженно замолкает. Обиженно, потому что явно не намеревался мне говорить это.

Я глажу его по голове. У него мягкие, шёлковые волосы. Почему-то я подумал, что нашёл недостающий кусок. То, чего мне не хватало Здесь.

— Тогда позаботься обо мне и не потеряй по дороге. Ладно?

Ощущение такое будто я в вакууме. Будто меня сдавили так, что я не могу вздохнуть. Темнота, головокружение и эта сдавленность. Словно я в тисках. Под прессом. Жарко. Жар в голове. Боль. Она болит так, что стучит в висках. Тошнота. Не отпускающая меня уже вторые сутки, тошнота. Жажда и сухость во рту. Тяжело дышать. Будто на меня сели. Будто пытаются раздавить. Боль в животе. Я не чувствую ног и пальцев на руках.

Пытаюсь разлепить глаза. Их режет от света. Кто-то лупит меня по лицу. Туда-сюда.

— Эй?! Пришёл в себя?! — толкает меня за плечо — эй, малец?!

Озноб и заложенный нос. Во рту какая-то трубка. Трубки в носу. Пытаюсь снять их. Она хватает меня за руку, говорит, чтоб не трогал. В руках капельницы. Я их чувствую когда пытаюсь пошевелить руками. Это ощущение когда иглы двигаются под твоей кожей.

— Воды! — пытаюсь промолвить пересохшими губами — воды!

Через какое-то время я чувствую как мне в рот заливают воду с ложечки. По чуть-чуть. Холодная. Кажется я в больнице. Мед. сестра говорит, что я очнулся и чтоб те позвали доктора.

Руки онемели и болят от этих капельниц. Слабость. Невыносимая слабость. Такая, что мне просто лежать тяжело. Тяжело дышать. Хочется остановиться, но непроизвольно делаешь новый вдох.

Открываю глаза. Оглядываюсь. Вправо. Влево. За окном утро. Уборщица моет полы. Пустая кровать рядом и ещё одна, кем-то занятая, слева.

— Ты как себя чувствуешь?

— Дерьмовее некуда.

— Как ты оказался на улице?

Меня этот вопрос вводит в глубокие размышления. Пытаюсь вспомнить события прошлого дня. Выходит не сразу. Помню как трахался с Френсисом в кабинке мужского туалета одного из клубов где мы нюхали наркоту. О, я даже помню его имя! Поразительно! Помню как спрашивал его, из Франции ли он, а он мне сказал, что-то вроде, чтоб я заткнулся и больше не спрашивал об этом. Потом этот маленький наркоманский засранец меня бросил там, на улице. А потом… я не помню, что потом… Меня настолько быстро отрубило.

— Я не спал до этого трое суток. Меня там просто вырубило.

— Отчего ты не спал трое суток?

Я как на допросе.

— У меня жуткая фобия — говорю ей — я не могу уснуть когда один.

— Оу, ну за это можешь не волноваться. С тобой в палате лежит Далия.

Далии было что-то около пятидесяти с хреном, она ела кабачковую икру которой завоняла всю палату и громко чвякала, за что я её уже заранее возненавидел. Она сидела, выкорёбывала ложкой игру из банки, махала мне и улыбалась скаля зубы.

Жуткая женщина.

— Пару дней ты побудешь на антибиотиках и капельницах, а потом будет видно, помогает это или нет.

— От чего помогает?

— Скоро будет обед, я принесу — она ловко отмазывается от моего вопроса, переводит тему и сваливает.

Странное состояние какой-то невесомости, обречённости. Будто ты завис где-то в воздухе, не можешь ни от чего оттолкнуться, не знаешь, что делать и делать ли вообще.

Одиноко и скучно.

Хочется играть.