Небо сохраняется через сны когда Бога нет дома

Хочется музыки. Оглядываюсь в поисках своей скрипки. Далия говорит, что своих вещей я здесь не найду, что они все у них. Что они мне отдадут их когда меня выпишут.

Почему-то у меня не двигается рука. Я её даже не чувствую. Мельком задумываюсь о том, пройдёт ли это и смогу ли я играть.

Приходит мед. сестра с подносом. Вовремя.

— Что с моими руками?!

— А что с ними?

— Я не чувствую рук! Что с ними?! — ору ей, ору на неё, меня это дико пугает.

— Ты отморозил их.

— Что это, блять, значит?! — привстаю с кровати, смотрю на неё с испугом.

— Эй, юноша! Не выражайтесь! — делает мне замечание сложив руки.

— Что у меня с руками, чёрт возьми!?

Невольно в голову лезет мысль, что я повешусь если не смогу больше играть. Музыка слишком много для меня значила. Музыка и была моей жизнью. Это единственное, что мне хорошо давалось и единственное, что приносило удовольствие и радость.

— Доктор сказал, что это пройдёт… через пару дней. Терпение, молодой человек.

Пронесло?

Она ложит поднос себе на колени. Зачёрпывает ложечкой что-то похожее на геркулесовую кашу и просит меня открыть рот. Я не очень хочу есть. Меня тошнит с того момента как я очнулся. Она говорит, что есть надо и практически насильно запихивает мне в рот ложку с кашей.

— У тебя есть родители или опекуны?

— Нет. Мне есть 18, если вы об этом.

— Это хорошо… — смотрит в тарелку.

На ней розовая шерстяная кофточка, поверх белый халат. Белый чепчик. Юбка по колено в тон кофте. Блондинка. Она смотрит на меня почти с жалостью, а когда я встречаюсь с ней взглядом, то отводит глаза в сторону. На часах 13:15. Обед. За окном солнце.

— В чём дело?! Что со мной?

— Доктор придёт, тебе всё объяснит.

Она говорит это странно, с вымученной улыбкой и взглядом вниз. Пугает меня этим. Добивает ещё этот мерзкий запах кабачковой икры и лязг металлической ложки о банку. Запах моющего средства для полов и запах медицинского талька и мазей. Рвотные позывы. Она суёт мне ложку в рот. Отталкиваю. Каша летит на пол вместе с ложкой. Она поджимает губы, собирает всё это салфеткой и уходит.

— Доктора мне позовите! — ору ей вдогонку.

Солидный мужчина лет сорока, с бородкой и в белом халате. С загаром. Высокий. На халате бейджик. Доктор Мортимер Смит. Хирург. Какого чёрта? У него в руках бумаги. Анамнез. Смотрит приспуская очки. Сначала в бумаги, потом на меня. Снова в бумаги. Снова на меня.

— Рин, верно?

— Верно — смотрю на него с подозрением и испугом.

Протягивает мне одну из бумаг и ручку.

— Подпишите, пожалуйста, согласие на ампутацию.

Весна. Солнце и зелень. Я смотрю на обложку ежемесячного глянцевого журнала, того, который выпускает партнёр отца Криса. Владелец дома моды, редактор и журналист. У меня с ними контракт. Странно видеть своё лицо на обложках журналов. Странно, что теперь масса людей меня видит и узнаёт на улицах. Никогда не думал, что я могу быть заметным.

— Что ты тут ошиваешься, Эстер? — Крис подходит сзади, обнимает меня и смеётся на ухо.

Мы стоим у одного из киосков около городского фонтана. Те самые фонтаны, которые я так до сих пор обожал. Людно. Много детей. Продают воздушные шары и сладкую вату. Кто-то гуляет с собаками. Кто-то кормит птиц, а кто-то сидит на скамейках и читает газету, играет в шахматы. Жизнь кипит.

— Это так странно — я держу журнал и смотрю на себя.

— Ты привыкнешь, через пару недель тебя это не будет так удивлять.

Я сижу на полу. Там, на обложке. Мои волосы, их распустили и словно разложили по полу, так, будто они окружают меня. Подведённые глаза, отсутствующий вгляд, бледные губы. Белая рубашка, и больше ничего, всё остальное прикрыто. Мне нравилось как я выглядел. Рядом разные рубрики и темы типа того «Что носить с леопардовым принтом этой весной», «Как совмещать одежду в этом сезоне», рецепты масок, рекламы косметики и ухода за волосами и телом. Женский журнал. Не понимаю почему я был на обложке.

— Я правда считаюсь красивым в мире моды?

— Глупый… — он смеётся и целует меня в губы.

Крис стал другим. Он больше не был таким резким и дерзким как раньше, не хамил и не язвил. Мне. С другими он вёл себя как и раньше. Поторапливал их в своей манере, вечно игнорил их вопросы и говорил, чтоб они не портили ему настроение своей наглостью, бепринципностью, скупостью, тупостью и многим-многим другим из этого репертуара. В других людях его бесило всё. Они его всегда не устраивали. Со мной же он был другим.

— Ты себе цены не знаешь, Эстер… — делает паузу — хотя… наверное это даже к лучшему.

— К лучшему?

Он одет как английский аристократ. Ему понравился наш стиль. Он его позаимствовал. Ходил в плащах и шляпах. Носил с тобой трость и курил трубку.