К Закату от Русколани — Дети Русколани

«У меня будет сын!» — мелькнуло, подобно вспышке молнии, в голове у Володара. «Сын, который не будет знать моих терзаний и сомнений, потому что я расскажу ему о своих ошибках и своем пути к Правде. Я оставлю ему в наследство великую Державу, прославленную среди иных стран и народов, равной которой нет по всем четырем концам света! В его жилах будет течь кровь ария… Я буду гордиться своим сыном»…

Ночной воздух в огромном зале был холоден. Но тепла их тел было достаточно, чтобы не чувствовать этого.

Утренний туман обнимал воинов, мешая обзору. Но и без того всадники не торопили коней — впереди их ждала смерть, и добровольно приближать ее было выше человеческих сил. На вертикально поднятых копьях поникли маленькие штандарты. Сырость заползала под брони, напоминая о вечном, могильном холоде…

Есть великая радость в том, чтобы рубиться с врагом грудь в грудь, когда над головою поют стрелы, и восторг, и гнев, и ненависть смешиваются в сердце, и воин знает — победа или смерть в его собственных руках. Но как обнажить меч, если это будет добровольным шагом к неизбежной гибели, и не важно, сколько неприятелей умрет перед этим? Как живой может избрать смерть? Ведь это были не религиозные фанатики, не сектанты, верящие в грядущее «вечное блаженство» и стремящиеся к нему, а воины, привыкшие думать о земном и настоящем.

Но в их душах была та единственная достойная витязя вера, которая происходит от слова «верность». На их землю пришли чужие, захватчики, инородцы. После всей пролитой крови, всех пожаров и разрушений, после всех минувших столетий напряженного и безмолвного противостояния двух цивилизаций с чужими было не о чем разговаривать. Их можно было только убивать. Их можно было только гнать прочь. Чтобы отомстить. Чтобы доказать, что твой народ сильнее и выше. Эта вера древнее цивилизации и древнее человека, древнее жизни на Земле и древнее самой Земли. Перед ее величием и космической грандиозностью меркнут все возвышенные ахинеи об ангелах, бренчащих в Раю на арфах, и чертях, варящих грешников в котлах. Живи, совершенствуйся и размножайся, а когда пробьет час — убей. Если не сможешь — умри. С этой заповедью человек стал человеком, а белый человек — великим. Он, древний варвар, никогда не был «мистически настроен» или «религиозен», но был так же прагматичен, находчив и разумен, как атакующая волчья стая, как преследующая добычу акула, как обороняющие самок и детей туры. Поэтому путь воина — всегда к смерти, всегда к большей опасности, чтобы когда он победит своего самого страшного врага — он смог сказать, что он совершеннее и сильнее поверженного. Или умереть — чтобы за его смерть отомстили братья. Чтобы снова увидеть мир большими, удивленными глазами своего новорожденного потомка… Чтобы другие сеяли хлеб, проникали в тайны Природы, писали стихи… Это — врожденное, изначальное, воинское.

Пусть кабинетные ученые гадают, как гордые северные племена бросались в атаку на вымуштрованные и закованные в броню полчища деспотий Юга — и побеждали! Пусть выродившиеся, измельчавшие потомки недоумевают, какая Сила стояла за дружинами Святослава, гренадерами Суворова, защитниками Брестской крепости! Тому, кто не знает, что это такое — когда «враги сожгли родную хату»…, бессмысленно говорить о героизме. Впрочем, зачем героизм рабу?

Родина — это не просто земля, где живешь ты и жили твои предки, как народ — это не просто «люди вокруг». Родина — это хемосфера, мельчайшие элементы которой есть в каждом дереве и камне ее просторов, в крови каждого живого существа — и в твоей собственной. Народ же — это уже отжившие поколения, это твои современники, это те, кому еще только предстоит родиться, с которыми ты связан прочными, хоть и незримыми узами, которые нельзя разорвать — но лишь предать. За это стоит умереть! И сама Смерть в почтении склоняется перед открывающейся Вечностью…

А нынешний враг был не просто удачливым полководцем соседнего народа. Это была сила, втаптывающая в прах цивилизации, перемешивающая племена и страны, уничтожая элиту и оставляя самых подлых, трусливых, ничтожных! Предстояло сражаться и умирать за Родину — но в мировых масштабах это была война за все человечество, за все самое лучшее, что есть в нас, что еще может открыть новые горизонты — если не сгинет под кнутом рабовладельца. И пусть обреченные воины, как уже было сказано, не были ни мудрецами, ни поэтами, и не могли ясно выразить своих чувств, они думали именно так.

— Селение рядом. — негромко сказал один из воинов Вратибою, не проронившему за весь минувший путь ни одного слова.

— Я знаю. — откликнулся предводитель. — Я здесь родился.

Воин понимающе кивнул, и продолжать разговора не стал.

Отряд достиг жалкого подобия частокола, и после переклички с дозорными проехал сквозь открывшиеся ворота. Вышедший встречать их староста долго вглядывался в лицо предводителя, а затем неуверенно спросил:

— Вратибой?