185 мин, 59 сек 1976
— Всегда поможем, если что надо.
Не успели они дойти до машины, как сзади снова раздалось громкое:
— А ну марш домой, паразит, я чем тебе приказал заниматься?!
Дальше их путь лежал в Пырьевку. Михайлов чувствовал, что им предстоит долгий и серьезный разговор с отцом Лаймы.
Тяжелый пузатый «ЛАЗ» тащился очень медленно. А на переезде и вообще чуть ли не ползком перевалился через рельсы.
Ольга утром, подходя к автостанции, немного озябла, но, сидя у самого двигателя, она согрелась и теперь могла спокойно подумать обо всем, что с ней случилось. Однако все мысли о тех днях словно унеслись куда-то, и Ольга думала о чем угодно, только не о том, что так волновало её в последнее время.
Но может, она сознательно гнала эти мысли? Может, нарочно не хотела ни о чем вспоминать? Хотя и понимала, что все равно ей никуда не деться, что все случившееся рано или поздно опять ее настигнет, и тогда неизвестно, как она избавится от этого.
В автобусе несколько пассажиров тихо дремали, уткнувшись кто в оконное стекло, кто в воротник. Ольге не спалось, и это радовало, потому что каждый раз перед сном она закрывала глаза со страхом: а вдруг опять ей приснится что-то, чего она меньше всего хотела бы видеть, чувствовать или переживать.
Сверкающий купол рокатовской церкви она заметила еще издали, на подъезде к деревне. Да его и невозможно было не заметить. Местная церковь была, наверное, здесь самым высоким сооружением. И хотя крест на куполе едва доходил до третьего этажа, церковь была видна далеко, может, оттого, что в любое время дня её серебристая луковица во все стороны рассеивала солнечные лучи.
Ольга вышла у небольшой кирпичной остановки, дождалась, пока «ЛАЗ» скроется из виду и только тогда пошла дальше вдоль по улице, не упуская из виду церковный купол.
Стрелки на часах замерли на одиннадцати. Она приехала почти по расписанию, значит, у нее еще есть время, прежде чем прибудет новый автобус. Но по-другому она бы не попала в Рокатово: кроме этого и вечернего автобусов рейсов больше не предполагалось. Но это ничего, главное, что она на месте, а значит, сделает все, как ей посоветовали, и как, она верила, ей нужно поступить.
Её это не удивляло. Она родилась в стране истого, казалось бы, атеизма. С детства воспитывалась в абсолютном равнодушии к церкви. Ни отец, ни мать никогда, сколько она себя помнит, не навязывали ей ни своих взглядов, ни своего безверия. Иногда, только бабушка, суеверно наслушавшись на улице бабьих россказней, одергивала мать, говоря: «Сегодня не шей, не убирай — праздник!» — и мать слушала её, хотя ничего не смыслила ни в постах, ни в обрядах, ни в атрибутах, не знала, кто такой Николай-угодник и в честь какого события отмечают Пасху.
Бабушка тоже в этом разбиралась слабо, но, общаясь со старушками во дворе, часто из солидарности с ними подсказывала всей семье, что грех, а что дело святое, когда нужно сходить в церковь, а когда освятить воду.
Так же и Ольга. Её мало занимали библейские истории, и в церковь она бегала исключительно ради любопытства или эстетической потребности, ибо весь этот блеск, мишура, позолота и багрянец, тихое пение старушек и какое-то неземное упоение очаровывали её, как, впрочем, и красивое кино, и музеи, и демонстрация мод.
Но теперь она почувствовала какую-то иную потребность, чем просто довериться кому-то или поговорить с кем-то по душам. Тут было что-то другое. Хотелось высказаться не просто человеку, но кому-то… Ольга даже не могла понять, кому, и думала, что батюшка ей поможет. Слепая уверенность воодушевила её. Мнилось, что, исповедавшись, она изгонит из себя все страхи, отвернет все несчастья, душа её обретет покой и равновесие.
С такой уверенностью она вошла во двор церкви, села на лавочке у невысокого решетчатого забора и стала ждать, когда откроется церковь и она сможет поговорить с настоятелем.
Церковь представляла собой двухэтажное, если не считать купола, почти квадратное здание, задний и боковой фасады которого утопали в пышных зарослях. Несколько высоких осин за забором создавали преграду холодному северному ветру. К входу вела неширокая дорожка из каменных плит, между которыми пробивалась молодая трава. Над дверью — навес, опиравшийся на деревянные столбы.
С полчаса просидела Ольга на скамейке. Мимо неё иногда проходили какие-то старушки в черных платках, окидывали Ольгу подозрительными взглядами и скрывались за углом церкви, где, наверное, были жилые строения. Ольга терялась: неужели сегодня церковь закрыта? Потом из-за угла вышла еще не старая женщина в черном ситцевом платке и подошла к ней.
— Ты чего-то хотела, дочка?— спросила она. — Если на службу, то её сегодня не будет, а если заказать что, то храм работает по субботам и воскресеньям: у нас в округе не так много прихожан.
Ольга поднялась, глянула в теплые глаза женщины и, несколько смутившись, произнесла:
— Я бы хотела увидеться с батюшкой.
Не успели они дойти до машины, как сзади снова раздалось громкое:
— А ну марш домой, паразит, я чем тебе приказал заниматься?!
Дальше их путь лежал в Пырьевку. Михайлов чувствовал, что им предстоит долгий и серьезный разговор с отцом Лаймы.
Тяжелый пузатый «ЛАЗ» тащился очень медленно. А на переезде и вообще чуть ли не ползком перевалился через рельсы.
Ольга утром, подходя к автостанции, немного озябла, но, сидя у самого двигателя, она согрелась и теперь могла спокойно подумать обо всем, что с ней случилось. Однако все мысли о тех днях словно унеслись куда-то, и Ольга думала о чем угодно, только не о том, что так волновало её в последнее время.
Но может, она сознательно гнала эти мысли? Может, нарочно не хотела ни о чем вспоминать? Хотя и понимала, что все равно ей никуда не деться, что все случившееся рано или поздно опять ее настигнет, и тогда неизвестно, как она избавится от этого.
В автобусе несколько пассажиров тихо дремали, уткнувшись кто в оконное стекло, кто в воротник. Ольге не спалось, и это радовало, потому что каждый раз перед сном она закрывала глаза со страхом: а вдруг опять ей приснится что-то, чего она меньше всего хотела бы видеть, чувствовать или переживать.
Сверкающий купол рокатовской церкви она заметила еще издали, на подъезде к деревне. Да его и невозможно было не заметить. Местная церковь была, наверное, здесь самым высоким сооружением. И хотя крест на куполе едва доходил до третьего этажа, церковь была видна далеко, может, оттого, что в любое время дня её серебристая луковица во все стороны рассеивала солнечные лучи.
Ольга вышла у небольшой кирпичной остановки, дождалась, пока «ЛАЗ» скроется из виду и только тогда пошла дальше вдоль по улице, не упуская из виду церковный купол.
Стрелки на часах замерли на одиннадцати. Она приехала почти по расписанию, значит, у нее еще есть время, прежде чем прибудет новый автобус. Но по-другому она бы не попала в Рокатово: кроме этого и вечернего автобусов рейсов больше не предполагалось. Но это ничего, главное, что она на месте, а значит, сделает все, как ей посоветовали, и как, она верила, ей нужно поступить.
Её это не удивляло. Она родилась в стране истого, казалось бы, атеизма. С детства воспитывалась в абсолютном равнодушии к церкви. Ни отец, ни мать никогда, сколько она себя помнит, не навязывали ей ни своих взглядов, ни своего безверия. Иногда, только бабушка, суеверно наслушавшись на улице бабьих россказней, одергивала мать, говоря: «Сегодня не шей, не убирай — праздник!» — и мать слушала её, хотя ничего не смыслила ни в постах, ни в обрядах, ни в атрибутах, не знала, кто такой Николай-угодник и в честь какого события отмечают Пасху.
Бабушка тоже в этом разбиралась слабо, но, общаясь со старушками во дворе, часто из солидарности с ними подсказывала всей семье, что грех, а что дело святое, когда нужно сходить в церковь, а когда освятить воду.
Так же и Ольга. Её мало занимали библейские истории, и в церковь она бегала исключительно ради любопытства или эстетической потребности, ибо весь этот блеск, мишура, позолота и багрянец, тихое пение старушек и какое-то неземное упоение очаровывали её, как, впрочем, и красивое кино, и музеи, и демонстрация мод.
Но теперь она почувствовала какую-то иную потребность, чем просто довериться кому-то или поговорить с кем-то по душам. Тут было что-то другое. Хотелось высказаться не просто человеку, но кому-то… Ольга даже не могла понять, кому, и думала, что батюшка ей поможет. Слепая уверенность воодушевила её. Мнилось, что, исповедавшись, она изгонит из себя все страхи, отвернет все несчастья, душа её обретет покой и равновесие.
С такой уверенностью она вошла во двор церкви, села на лавочке у невысокого решетчатого забора и стала ждать, когда откроется церковь и она сможет поговорить с настоятелем.
Церковь представляла собой двухэтажное, если не считать купола, почти квадратное здание, задний и боковой фасады которого утопали в пышных зарослях. Несколько высоких осин за забором создавали преграду холодному северному ветру. К входу вела неширокая дорожка из каменных плит, между которыми пробивалась молодая трава. Над дверью — навес, опиравшийся на деревянные столбы.
С полчаса просидела Ольга на скамейке. Мимо неё иногда проходили какие-то старушки в черных платках, окидывали Ольгу подозрительными взглядами и скрывались за углом церкви, где, наверное, были жилые строения. Ольга терялась: неужели сегодня церковь закрыта? Потом из-за угла вышла еще не старая женщина в черном ситцевом платке и подошла к ней.
— Ты чего-то хотела, дочка?— спросила она. — Если на службу, то её сегодня не будет, а если заказать что, то храм работает по субботам и воскресеньям: у нас в округе не так много прихожан.
Ольга поднялась, глянула в теплые глаза женщины и, несколько смутившись, произнесла:
— Я бы хотела увидеться с батюшкой.
Страница
40 из 56
40 из 56