Темные Холмы

Поэтому я просто перестал задавать вопросы, надеясь этим оградить ее от неизвестного, потустороннего вмешательства.

Тиму не мог дозвониться, дома его тоже не было, я несколько раз приходил, в надежде, что друг мне чем-то поможет и в то же время боясь, что он так же, как и все вокруг, сделает вид, что ничего не происходит. Внутри меня все время боролись две силы. Одна половина каждый раз, когда друга не оказывалось дома и он не брал трубку начинала ликовать, вторая же наоборот рвалась к нему домой, словно там есть зацепка, а то и вовсе разгадка.

В этот раз мне повезло немного больше, и я застал его бабушку — Марфу Петровну. Она закрывала входную дверь, собираясь уходить.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровался я, — а Тимофей дома?

Она вздрогнула, словно испугавшись, и перья на шляпке качнулись. Потом обернулась и взгляд ее потеплел.

— О, Сашенька, это ты! Нет, он давно уехал.

Я издал горестный вздох, она внимательно осмотрела меня с ног до головы, от чего мне стало не по себе.

— Думаю, мы и без него найдем тему для разговора. Проходи, сынок, — она снова щелкнула замком и приоткрыла дверь, пропуская меня перед собой. Сначала я хотел отказаться, не желая отвлекать ее своими проблемами, но мне просто необходимо было хоть с кем-то поговорить, и я не стал сопротивляться.

Я направился в гостиную, по дороге отметив, что на полках с антикварной утварью пусто и уже все заволокло пылью. И вообще все выглядело так, словно в квартире уже с пол года никто не появлялся.

Марфа Петровна придержала меня за локоть и махнула рукой в сторону кухни. Я развернулся и поплелся туда.

Женщина засуетилась, ловко расставляя посуду, на плите весело зашипел чайник, а из сумки достала замечательное печенье, тающее во рту.

Она посмотрела, как я уплетаю печенье и начала говорить:

— Тимоша уехал к родителям еще в позапрошлую субботу, — «То есть сразу после вечеринки у Наты, — мысленно отметил я», — Не обижайся, что тебе не сообщил, это было в большой спешке.

— Мог бы позвонить. Я уже забыл, когда говорил с ним в последний раз, — стало очень обидно, что вот уже больше недели лучший друг где-то в столице развлекается, пока я тут пытаюсь решить, схожу ли с ума, или уже сошел.

— Сашенька, что у тебя случилось? — она ласково, но испытывающе смотрела на меня, ее поза была слегка напряженной, руки сцеплены в замок и слегка подрагивали. Едва я открыл рот, чтобы издалека начать свой рассказ, как с губ сорвался совершенно неуместный вопрос:

— А куда делся весь ваш антиквариат?

Она отшатнулась, словно ей дали пощечину, ее руки потянулись к висящему на шее крупному кулону, и она вцепилась в него, как в распятие, а на меня посмотрела как на самого черта. Мне показалось, что она сильно испугалась.

— Продали, — затараторила женщина, — Один мой знакомый давно хотел купить все это старье.

Удивляясь самому себе, и почему у меня вырвался столь неуместный вопрос я, совладав с собой, спросил:

— Марфа Петровна, что происходит? Почему вы так смотрите на меня? Что вообще происходит? Я ничего не могу понять! — устало потерев ломившие виски, я тряхнул головой. Челка упала мне на глаза и сумела скрыть набежавшие слезы. Ну вот, даже бабушка Тима ведет себя странно!

Я вновь посмотрел на женщину в надежде услышать хоть что-нибудь, что расставит все на свои места. Но все стало еще запутанней.

— А ты разве не понимаешь? — спросила она тихо.

Видимо недоумение в моих глазах ее в чем-то убедило, так как Марфа Петровна вдруг продолжила, — Расскажи, что знаешь, — из ее голоса исчез испуг, прорезались деловитые нотки. Убрав чашки со стола, она села напротив, сомкнув кисти рук под подбородком. Камни на кольцах тускло поблескивали, словно подмигивая.

Я засомневался, стоит ли мне ей все говорить, но других внимательных слушателей не наблюдалось, поэтому начал торопливо жаловаться. Мои приключения никак не получалось описать. Но чем больше я говорил, тем тяжелее мне было подобрать слова, язык начал заплетаться, как у пьяного и меня потянуло в сон. В ушах тоненько и противно зазвенело. Женщина внимала словам не перебивая, и не замечая моего состояния, но когда я качнулся и завалился набок, вдруг всплеснула руками, что-то воскликнула и подскочила ко мне.

А я вдруг осознал, что мое наваждение отступило. Я почувствовал себя так хорошо, как уже давно не чувствовал. Мне даже почудилось, что дышать стало легче, воздух стал чистым, и легко проникал в легкие, голова продолжала приятно кружиться. Пол под ногами опасно качался, то приближаясь, то отдаляясь, носки моих кроссовок едва касались пола, словно я стоял на носочках, но при этом не ощущал неудобства. До меня донесся взволнованный голос Марфы Петровны, я удивленно смотрел то на нее, то на себя, лежащего на полу, не понимая, чего это я там лежу, ведь я здесь и мне так хорошо!