Добавить в моё избранное
172 мин, 37 сек 4786
Палаты некогда простой больницы стали моргом и комнатами для прощания с усопшими. Обязывающее на это время. Люди перестали верить в ведьм и колдунов, но не перестали верить в бога. Полицейские стали все больше и больше прибегать к услугам людей, занимающихся аутопсией, чтобы более точно устанавливать причины смерти, ее время и обстоятельства.
— Мальчик, приблизительно тринадцати лет. Имя неизвестно. Скорее всего, сирота, коих сейчас сотнями скитается в городе. Множественные побои и ножевые ранения, но смерть наступила не от них, — говорил мужчина, откинув с лица ребенка, лежавшего на медицинской кушетке посредине комнаты, простынь, демонстрируя Луитеру того, чью душу он пришел отпеть.
— А… от чего же? — вопрос был задан скорее непроизвольно, нежели от любопытства. Любопытство было занято другим… ведь этот мальчик меньше всего походил на мертвого: казалось, он просто спит. Его кожа имела красивый оттенок, никак не свойственный трупу.
— Яд. Едва различимый, но все же яд. Это дитя испытывало мучения и агонии боли, но ощутило облегчение…
— Что вы такое говорите?
— Он умер, словно погрузившись в нежный сон. Вам не кажется, что это стало спасением от его боли? Смерть, вполне подходящая ребенку. Дети не должны умирать в муках.
— Дети не должны умирать вообще! — на повышенных тонах отозвался Луитер, взирая на абсолютно беспристрастное лицо мужчины.
— Возможно, но это не в нашей власти… не так ли?
— Да… все в руках божиих… — опуская взгляд, прошептал Луитер, соглашаясь.
— Именно. И вам не кажется, что он слишком жесток?
— Жесток? Нет, он милосерден и посылает нам испытания… и забирает, если мы не в силах нести свое бремя. Отец Всевышний наблюдает за каждым и вознаграждает за труды…
— Хм, в таком случае он плохой отец, — усмехнувшись, ответил мужчина, касаясь кончиками тонких пальцев лица лежащего на столе ребенка. — Ибо заставляет страдать своих детей. Посылает испытания и смотрит на страдания, даже не сожалея, всегда молча. Скажите, вы веруете в того, кто позволил убить своего сына? В того, кто позволил страдать миллионам… в того, кто даже не пытался скрасить чью-либо участь? — в каждом слове звучали строгость и явное отречение от веры, но больше всего было осуждения.
— Как вы можете такое говорить? Он…
— Ответьте на вопрос, — мужчина перебил явно пылкую речь священнослужителя о своей вере.
— Нет, я верю в того, кто создал весь этот мир, в того, кто поддерживает и наставляет на путь истинный, помогая не сдаваться, — уверенно ответил Луитер, крепко сжимая библию.
— Ну да… кажется, мы видим одно и то же совсем иначе. Вы еще слишком молоды, поэтому я понимаю вас, — скрыв лукавую улыбку, мужчина начертил кончиком пальца на щеке мальчика крест. — Придет время, и вы узнаете, что он не милосерден, а его служители — грязные лжецы, — подняв взгляд на Луитера, он убрал руки от ребенка. В этом взгляде, казалось, сверкнула дьявольская искра, искушающая воспротивиться.
— Пожалуйста, не говорите таких вещей, — уверенно и предупреждающе произнес Луитер. Слова мужчины оскорбляли любого, кто нес веру и верил сам.
— Это лишь мое мнение, но — как хотите. Могу ли я узнать еще кое-что? — скрещивая руки на груди, мужчина с вызовом посмотрел в голубые глаза собеседника, в которых сейчас горел огонь истинного повиновения тому, в кого он верил.
— Да.
— Почему вы служите церкви?
— Я… — Лиутер глубоко вздохнул, а его глаза поутратили блеск. — … жил в церкви, сколько себя помню. Мои родители тоже служили Господу, но предстали перед ним, когда мне было десять лет… с тех пор я не переставал молиться о них и тех, кто также оставил своих детей и любимых.
— Понятно, — коротко ответил мужчина, но в его голосе не было и намека на сострадание. — Не буду вам мешать, — подходя к двери, добавил он.
— Вы судите меня и мою веру… к тому же… я прихожу сюда и разговариваю с вами уже не первый раз, но так и не знаю вашего имени, — не оборачиваясь, вслед ему произнес Луитер.
— Мое имя Эдвард, но вы и все священнослужители можете звать меня Каин, — холодно ответив, мужчина закрыл за собой дверь.
Луитер ощутимо вздрогнул, услышав удар закрывшейся двери и имя, названное в одно мгновение с этим. Он просто не понимал этого человека… резкую смену его улыбки на безразличие. Хотя эта улыбка никогда и не была настоящей. Она была такой же, как и улыбки кукол — ничего не значащей и лишь отвлекающей от слов своего обладателя.
Эдвард выглядел как человек, который заперся в своем мире от мира других, и имел явную странность, потому что мертвым уделял внимания больше, чем живым. Он был весьма высоким, но его телосложение, скрытое под одеждой и свободным медицинским халатом, казалось болезненно худым, о чем могли говорить только его руки.
— Мальчик, приблизительно тринадцати лет. Имя неизвестно. Скорее всего, сирота, коих сейчас сотнями скитается в городе. Множественные побои и ножевые ранения, но смерть наступила не от них, — говорил мужчина, откинув с лица ребенка, лежавшего на медицинской кушетке посредине комнаты, простынь, демонстрируя Луитеру того, чью душу он пришел отпеть.
— А… от чего же? — вопрос был задан скорее непроизвольно, нежели от любопытства. Любопытство было занято другим… ведь этот мальчик меньше всего походил на мертвого: казалось, он просто спит. Его кожа имела красивый оттенок, никак не свойственный трупу.
— Яд. Едва различимый, но все же яд. Это дитя испытывало мучения и агонии боли, но ощутило облегчение…
— Что вы такое говорите?
— Он умер, словно погрузившись в нежный сон. Вам не кажется, что это стало спасением от его боли? Смерть, вполне подходящая ребенку. Дети не должны умирать в муках.
— Дети не должны умирать вообще! — на повышенных тонах отозвался Луитер, взирая на абсолютно беспристрастное лицо мужчины.
— Возможно, но это не в нашей власти… не так ли?
— Да… все в руках божиих… — опуская взгляд, прошептал Луитер, соглашаясь.
— Именно. И вам не кажется, что он слишком жесток?
— Жесток? Нет, он милосерден и посылает нам испытания… и забирает, если мы не в силах нести свое бремя. Отец Всевышний наблюдает за каждым и вознаграждает за труды…
— Хм, в таком случае он плохой отец, — усмехнувшись, ответил мужчина, касаясь кончиками тонких пальцев лица лежащего на столе ребенка. — Ибо заставляет страдать своих детей. Посылает испытания и смотрит на страдания, даже не сожалея, всегда молча. Скажите, вы веруете в того, кто позволил убить своего сына? В того, кто позволил страдать миллионам… в того, кто даже не пытался скрасить чью-либо участь? — в каждом слове звучали строгость и явное отречение от веры, но больше всего было осуждения.
— Как вы можете такое говорить? Он…
— Ответьте на вопрос, — мужчина перебил явно пылкую речь священнослужителя о своей вере.
— Нет, я верю в того, кто создал весь этот мир, в того, кто поддерживает и наставляет на путь истинный, помогая не сдаваться, — уверенно ответил Луитер, крепко сжимая библию.
— Ну да… кажется, мы видим одно и то же совсем иначе. Вы еще слишком молоды, поэтому я понимаю вас, — скрыв лукавую улыбку, мужчина начертил кончиком пальца на щеке мальчика крест. — Придет время, и вы узнаете, что он не милосерден, а его служители — грязные лжецы, — подняв взгляд на Луитера, он убрал руки от ребенка. В этом взгляде, казалось, сверкнула дьявольская искра, искушающая воспротивиться.
— Пожалуйста, не говорите таких вещей, — уверенно и предупреждающе произнес Луитер. Слова мужчины оскорбляли любого, кто нес веру и верил сам.
— Это лишь мое мнение, но — как хотите. Могу ли я узнать еще кое-что? — скрещивая руки на груди, мужчина с вызовом посмотрел в голубые глаза собеседника, в которых сейчас горел огонь истинного повиновения тому, в кого он верил.
— Да.
— Почему вы служите церкви?
— Я… — Лиутер глубоко вздохнул, а его глаза поутратили блеск. — … жил в церкви, сколько себя помню. Мои родители тоже служили Господу, но предстали перед ним, когда мне было десять лет… с тех пор я не переставал молиться о них и тех, кто также оставил своих детей и любимых.
— Понятно, — коротко ответил мужчина, но в его голосе не было и намека на сострадание. — Не буду вам мешать, — подходя к двери, добавил он.
— Вы судите меня и мою веру… к тому же… я прихожу сюда и разговариваю с вами уже не первый раз, но так и не знаю вашего имени, — не оборачиваясь, вслед ему произнес Луитер.
— Мое имя Эдвард, но вы и все священнослужители можете звать меня Каин, — холодно ответив, мужчина закрыл за собой дверь.
Луитер ощутимо вздрогнул, услышав удар закрывшейся двери и имя, названное в одно мгновение с этим. Он просто не понимал этого человека… резкую смену его улыбки на безразличие. Хотя эта улыбка никогда и не была настоящей. Она была такой же, как и улыбки кукол — ничего не значащей и лишь отвлекающей от слов своего обладателя.
Эдвард выглядел как человек, который заперся в своем мире от мира других, и имел явную странность, потому что мертвым уделял внимания больше, чем живым. Он был весьма высоким, но его телосложение, скрытое под одеждой и свободным медицинским халатом, казалось болезненно худым, о чем могли говорить только его руки.
Страница
3 из 49
3 из 49
