Добавить в моё избранное
172 мин, 37 сек 4788
— Сестра Элиза…
Сестра, всех убеждавшая в греховности плотских мыслей и утех, стояла на коленях перед настоятелем, полуобнаженная, зажимая между ног распятие, ритмично двигала головой, впуская в свое горло греховную плоть настоятеля, иногда отпуская и облизываясь. Отец Мариэль, придерживая сутану на груди и блаженно закрыв глаза, другой рукой удерживал Элизу за волосы.
Картина увиденного, казалось, просто врезалась в мысли и никак не желала покидать их, даже тогда, когда Луитер прибежал в часовню и пал на колени, прося прощения за увиденное; за тех людей, в которых он верил, за то, что сейчас не может выбросить это из головы. И чем больше он просил прощения, тем чаще вспоминал слова Эдварда о грязных лжецах. Только сейчас он понимал смысл этих слов в полной мере. Он понял, почему некоторые настоятели просят остаться некоторых монахинь для якобы восполнения в знаниях молитвы, а так же то, почему те так хотят этого.
— Ты так громко молишься, что тебя простили даже в Аду… — тихий и ровный голос доносился откуда-то сзади, но настолько невесомо, что, обернувшись, Луитер никого не увидел. — Вы все люди… а грех и вы — неразделимы.
— Кто здесь? — опуская руки на колени, он вновь оглянулся, всматриваясь в пустой зал часовни.
— Я? Никто… в сущности, но в действительности лишь твой персональный грех, — Луитер почувствовал усмешку совсем близко, настолько, что казалось, будто она касается затылка. — Я знаю о каждой твоей мысли, я слышу каждую твою молитву… — словно холодным воздухом слова оседали на коже.
Нечто было так близко и ощутимо, но совершенно незримо. Казалось, ледяные ладони прикасаются к щекам, а прохладное дыхание проникает под кожу.
— Не верь им… верь мне. Я докажу тебе, что прав. Я дам тебе то, о чем попросишь… Я покажу тебе рай и позволю там остаться, — холодные прикосновения оглаживали щеки настолько приятно, что невозможно было сопротивляться; мягко и заботливо, словно мать, ласкающая свое дитя.
Луитер внимал пустым словам мертвого голоса и отчего-то верил. Слыша его, он забывал слова молитвы, что читал еще несколько минут назад, а внутри поселялась дрожь, от которой трепетало все тело.
— Невинность и безгрешие… к чему они в этом бренном мире? Для кого они? Отдай их мне… — тихие слова прикоснулись к коже, словно с поцелуем в шею, срывая с губ Луитера лишь нерешительный вздох. — Ты одинок… а я везде. Я — все. Я слышу каждую твою мысль и отвечу на каждый вопрос.
Нечто действительно знало о чужих мыслях, но не спешило оглашать их. Оно лишь не спеша снимало белую вставку с ворота и расстегивало его, касаясь кожи гладкими, похожими на лед прикосновениями.
Луитер слегка подался назад и ощутил за спиной чье-то присутствие. Чужие руки были словно везде, они то гладили кожу, то царапали ее длинными когтями. Тонкая ткань рвалась под их настойчивостью, освобождая из своего плена юношеское тело; нежную кожу человека, проводившего время в церковных библиотеках и от этого бледную.
Луитер резко дернулся, чувствуя боль. Нечто острым длинным ногтем выцарапало на ключице тонкий крест, который тут же покрылся маленькими каплями крови.
Внутри тлело невероятно тяжкое, но приятное чувство. От него изнемогало не только тело, но и душа. И как только холодная ладонь спустилась под брюки, просто разорвав их, Луитер ощутил это более ярко. Тонкие пальцы сжимали и гладили, доводя до изнеможения, настолько умело и неспешно, что даже не стыдно было стонать и просить не останавливаться. Закрыв глаза, он видел яркий свет и россыпь снега, кружащую вокруг. Крупицы льда становились водой и ударялись о кожу, облизывая ее.
Открыв глаза, Луитер опустил взгляд на свою грудь и вздрогнул так, что приятная истома в теле тут же померкла. Его гладили узкие ладони с аккуратными пальцами детских рук. Отстранившись и в мгновение обернувшись, он замер. На полу часовни, совсем близко, сидел мальчик. И чем явственнее приходило понимание, что это именно он был в морге, тем сильнее Луитер заставлял себя встать, но не мог. Тело отказывалось подчиняться. Тяжело и отрывисто дыша, Луитер почувствовал на своих плечах чьи-то руки. Они медленно спускались к груди, а кончики пальцев размазывали кровь из раны в форме креста, вычерчивая на коже алые узоры. Эти руки были не теплее предыдущих, но гораздо грубее. Луитер точно знал, кому принадлежат столь болезненно тонкие пальцы, так бесстыдно скользящие по его телу все ниже и ниже. Он пытался убрать их от себя или хотя бы вскрикнуть, но мог лишь наблюдать.
— Нет ни дня, ни ночи… Мои слова, но чужие голоса… Там, в вышине, лишь пустота… Иди за мной… Я так скучаю… — приятная мелодия и шепот наполняли собой мысли, окончательно связывая. Они будто врезались вслух, преграждая собой все окружающее. Они выворачивали душу, стремясь уничтожить и подчинить, а руки доводили желание тела до предела.
Сестра, всех убеждавшая в греховности плотских мыслей и утех, стояла на коленях перед настоятелем, полуобнаженная, зажимая между ног распятие, ритмично двигала головой, впуская в свое горло греховную плоть настоятеля, иногда отпуская и облизываясь. Отец Мариэль, придерживая сутану на груди и блаженно закрыв глаза, другой рукой удерживал Элизу за волосы.
Картина увиденного, казалось, просто врезалась в мысли и никак не желала покидать их, даже тогда, когда Луитер прибежал в часовню и пал на колени, прося прощения за увиденное; за тех людей, в которых он верил, за то, что сейчас не может выбросить это из головы. И чем больше он просил прощения, тем чаще вспоминал слова Эдварда о грязных лжецах. Только сейчас он понимал смысл этих слов в полной мере. Он понял, почему некоторые настоятели просят остаться некоторых монахинь для якобы восполнения в знаниях молитвы, а так же то, почему те так хотят этого.
— Ты так громко молишься, что тебя простили даже в Аду… — тихий и ровный голос доносился откуда-то сзади, но настолько невесомо, что, обернувшись, Луитер никого не увидел. — Вы все люди… а грех и вы — неразделимы.
— Кто здесь? — опуская руки на колени, он вновь оглянулся, всматриваясь в пустой зал часовни.
— Я? Никто… в сущности, но в действительности лишь твой персональный грех, — Луитер почувствовал усмешку совсем близко, настолько, что казалось, будто она касается затылка. — Я знаю о каждой твоей мысли, я слышу каждую твою молитву… — словно холодным воздухом слова оседали на коже.
Нечто было так близко и ощутимо, но совершенно незримо. Казалось, ледяные ладони прикасаются к щекам, а прохладное дыхание проникает под кожу.
— Не верь им… верь мне. Я докажу тебе, что прав. Я дам тебе то, о чем попросишь… Я покажу тебе рай и позволю там остаться, — холодные прикосновения оглаживали щеки настолько приятно, что невозможно было сопротивляться; мягко и заботливо, словно мать, ласкающая свое дитя.
Луитер внимал пустым словам мертвого голоса и отчего-то верил. Слыша его, он забывал слова молитвы, что читал еще несколько минут назад, а внутри поселялась дрожь, от которой трепетало все тело.
— Невинность и безгрешие… к чему они в этом бренном мире? Для кого они? Отдай их мне… — тихие слова прикоснулись к коже, словно с поцелуем в шею, срывая с губ Луитера лишь нерешительный вздох. — Ты одинок… а я везде. Я — все. Я слышу каждую твою мысль и отвечу на каждый вопрос.
Нечто действительно знало о чужих мыслях, но не спешило оглашать их. Оно лишь не спеша снимало белую вставку с ворота и расстегивало его, касаясь кожи гладкими, похожими на лед прикосновениями.
Луитер слегка подался назад и ощутил за спиной чье-то присутствие. Чужие руки были словно везде, они то гладили кожу, то царапали ее длинными когтями. Тонкая ткань рвалась под их настойчивостью, освобождая из своего плена юношеское тело; нежную кожу человека, проводившего время в церковных библиотеках и от этого бледную.
Луитер резко дернулся, чувствуя боль. Нечто острым длинным ногтем выцарапало на ключице тонкий крест, который тут же покрылся маленькими каплями крови.
Внутри тлело невероятно тяжкое, но приятное чувство. От него изнемогало не только тело, но и душа. И как только холодная ладонь спустилась под брюки, просто разорвав их, Луитер ощутил это более ярко. Тонкие пальцы сжимали и гладили, доводя до изнеможения, настолько умело и неспешно, что даже не стыдно было стонать и просить не останавливаться. Закрыв глаза, он видел яркий свет и россыпь снега, кружащую вокруг. Крупицы льда становились водой и ударялись о кожу, облизывая ее.
Открыв глаза, Луитер опустил взгляд на свою грудь и вздрогнул так, что приятная истома в теле тут же померкла. Его гладили узкие ладони с аккуратными пальцами детских рук. Отстранившись и в мгновение обернувшись, он замер. На полу часовни, совсем близко, сидел мальчик. И чем явственнее приходило понимание, что это именно он был в морге, тем сильнее Луитер заставлял себя встать, но не мог. Тело отказывалось подчиняться. Тяжело и отрывисто дыша, Луитер почувствовал на своих плечах чьи-то руки. Они медленно спускались к груди, а кончики пальцев размазывали кровь из раны в форме креста, вычерчивая на коже алые узоры. Эти руки были не теплее предыдущих, но гораздо грубее. Луитер точно знал, кому принадлежат столь болезненно тонкие пальцы, так бесстыдно скользящие по его телу все ниже и ниже. Он пытался убрать их от себя или хотя бы вскрикнуть, но мог лишь наблюдать.
— Нет ни дня, ни ночи… Мои слова, но чужие голоса… Там, в вышине, лишь пустота… Иди за мной… Я так скучаю… — приятная мелодия и шепот наполняли собой мысли, окончательно связывая. Они будто врезались вслух, преграждая собой все окружающее. Они выворачивали душу, стремясь уничтожить и подчинить, а руки доводили желание тела до предела.
Страница
5 из 49
5 из 49
