Западня

Волоком что ли или пол прогрызали? И ведь стреляли ещё здесь, в самом Логове!

— Я думаю, ОНИ могла схватить их поезд целиком, обмотать паутиной, как муху, и тащить в Логово, как муравьи гусеницу, а вскрыли «консерву» уже здесь, — послышался сзади голос замыкающего «терминатора».

Но «главный» ему ничего не ответил, мрачно звеня рассыпанными кучами стреляных гильз. На локомотиве погибшего поезда виднелись страшные раны — вырванные «с мясом» оплавленные металлические жгуты красноречиво говорили обо всем без слов.

Сейчас мне страшно, когда я вспоминаю это ужасное зрелище — затянутый паутиной искореженный поезд, ломкие хрусткие кости под ногами, обрывки одежды, сапог, ржавое оружие и гильзы под ногами. Но тогда я тупо смотрел на все это, как баран на трупы зарезанных овец, не понимая, какое это имеет к нему отношение.

Белесая мгла позади нас постепенно поглощала изуродованный локомотив. Пройдя ещё пару сотен шагов и оглянувшись, никто из нас с уверенностью не мог бы сказать, что он вообще существовал, поглощенный со всех сторон этим липким и мерзким желудочным соком.

Наконец, впереди раздался торжествующий крик первого «терминатора». А затем он что-то зашипел и засвистел на своем странном и жутком языке, состоящем почти из одним шипящих и глухих согласных.

«Главный» занервничал и чуть ли не пинками подгонял меня вперед.

Хищный туман расступился, и я увидел коническую пирамиду, лоснящуюся от слизи, снизу доверху укутанную серебристыми нитями.

— Вот оно! Вот оно! Бесценное сокровище! — сладострастно зашептал «главный», словно обнаружил не лоснящуюся мерзостную гадость, между прочим, тошнотворно воняющую, но гору золота и самоцветов.

Он вплотную подошел к конусу. Осторожно, не касаясь липких нитей, он жадно обнюхивал его, словно собака-ищейка.

— Отличная коллекция! Отличная! Скоро, очень скоро! Почти готовы! — и, повернувшись к солдатам «в хаки», прошипел. — Кто пальцем тронет — пристрелю на месте! — в доказательство своих намерений снял пистолет с предохранителя. — Тут все в сигнальных нитях! Стоит тронуть — и всем нам хана! «Мама» крикнуть не успеете! Это и тебя касается, ботаник, и в первую очередь!

К «главному» подошел «первый» и они что-то стали обсуждать на своем жутком языке.

Но тут произошло что-то непредвиденное, думаю, и для них тоже.

Послышался треск, чмоканье и хлюпанье, словно кто-то стал давить сырые яйца.

Оба «терминатора» застыли в изумлении, не сводя друг с друга глаз. А потом…

С громким треском основание конуса лопнуло и вместе с волной невиданного зловония с диким визгом выскочили какие-то существа.

Меня что-то толкнуло в спину, я, не помня себя, стремительно подлетел к «главному терминатору» и впился зубами в его левую руку, в которой он держал прибор. Прибор упал на землю, и я успел пару-тройку раз ударить по нему ногой, разбивая вдребезги антенну.

В глазах взорвался сноп ярких искр. Я упал оземь и почувствовал, как меня бьют ногами по всему телу — по лицу, груди, животу…

Но это длилось всего секунд 5-10 — не больше. Мимо меня молниеносно пронеслись какие-то тени, удары прекратились.

Где-то вдали я услышал частый сухой треск автоматных очередей, грохот разрывов и ядреный солдатский мат. Рядом со мной что-то вспыхнуло и завоняло бензином. У самого лица упали черные солнцезащитные очки-зеркалки.

Внезапно все стихло.

А потом меня вдруг что-то стремительно потащило куда-то вверх — рука моя по-прежнему была намертво прикована к тросу. Я взлетел, крича от дикой боли в запястье — казалось, оно вот-вот оторвется ко всем чертям. Наконец, я врезался во что-то мягкое, словно упал, сорвавшись с троса под куполом цирка, со всего размаху на страховочный батут.

Чьи-то нежные, ласковые, заботливые ручки обняли меня, прислонили к чему-то теплому и мягкому, словно женская грудь, а потом…

Описать свои ощущения я не в силах. Теплая волна наслаждения — от пят до макушки, постоянно нарастая, пронзала каждую клеточку моего тела. Словно какой-то яркий фейерверк, но из ощущений, разрывался в разных частях моего тела, разнося взрывную волну по всем оставшимся частям. От наслаждения тело мое извивалось как червь, ребра готовы вот-вот порвать хрупкий кожный покров, а глаза вываливались из орбит. Я прикусил язык, чтобы он не попал в глотку, и я не задохнулся. Кости скручивались как веревки, мясо кипело, словно его бросили в крутой кипяток, от кровавого пота слиплись веки.

Не в силах терпеть больше эту страшнейшую пытку адским наслаждением, я засмеялся — так, что ужаснулся от звука своего голоса.

Глава 8. Паучья свадьба.

Комариный писк, мерзкий, не дающий покоя, комариное жало пронзает вены насквозь, высасывая остатки крови, я не могу подняться, нет сил прогнать гадкого комара!