174 мин, 34 сек 7391
Святой поднялся, обронив куски
Молитв, разбившихся о созерцанье:
К нему шел вырвавшийся из преданья
Белесый зверь с глазами, как у лани
Украденной, и полными тоски.
В непринужденном равновесье ног
Мерцала белизна слоновой кости
И белый блеск, скользя по шерсти тек,
А на зверином лбу, как на помосте,
Сиял, как башня в лунном свете, рог
И с каждым шагом выпрямлялся в росте.
Пасть с сероваторозовым пушком
Слегка подсвечивалась белизной
Зубов, обозначавшихся все резче,
И ноздри жадно впитывали зной.
Но взгляда не задерживали вещи:
Он образы метал кругом,
Замкнув весь цикл преданий голубой
С трепетом я ждала, что Валера скажет на это, но он молчал. А потом неведомый, хриплый, странно ломкий старческий голос сказал:
— Святой поднялся, обронив куски молитв, разбившихся о созерцанье. А твой отец, Валерия Станиславовна, был далеко не святой. И не куски молитв он обронил, ее увидев. Как он любил, твою мать, как он ее любил. Но не сумел уберечь, и сам не сумел уберечься. Правда, от союза этого родилась ты. И ты, наверное, не понимаешь, что этот зверь «вырвавшийся из преданья», вырвался оттуда, чтобы погубить твоего отца. Правда, иначе не было бы тебя. Но ведь тебя и так скоро не будет.
Я выслушала его, почти не дыша. Голос замолк, и я услышала Валеру, повторявшего:
— Алло! Лера! Ты меня слышишь?
— Да, — сказала я.
— Наверное, у мобильника батарейки садятся.
— Господи, так ты еще не дома, что ли?
— А в любой женщине сидит мамаша, да? Через десять минут буду дома, мамочка, и буду спать.
— Ты за эти десять минут не засни. Ты за рулем?
— Да, за рулем. Не засну, не беспокойся, мне бы дома хоть заснуть. А ты давай ложись. Да завтра, ладно?
— Спокойной ночи, — сказала я.
— Спокойной ночи.
Он отключил телефон. А я подняла голову и увидела, как в окне, в черном морозном небе сияет яркая и ясная звезда. Потом сбоку набежало темное, не видное на черном небе облачко и закрыло звезду. Но облачко не стояло на месте, оно скоро уползло, и звезда моя воссияла вновь.
Как сказал этот старческий голос? Меня скоро не будет? Пусть. Мне, и правда, кажется, что это не так уж и страшно. Я, в сущности, никогда за себя не боялась. Мой страх всегда был сродни тому страху, который испытываешь перед экзаменом — или ночью в пустой квартире. Это страх беспредметный и беспричинный, это страх не за свою жизнь или благополучие, а просто страх. И кстати, я готова поспорить, что Валерка таких страхов не знает. Он из тех, кто может бояться смерти — и только, из тех, кто видел смерть слишком близко.
А я отчегото не боюсь. Мои родители умерли всего год назад, но смерть продолжает оставаться для меня абстрактным понятием. А кто же боится абстрактных понятий? Не я, во всяком случае.
У меня всегда было очень странное ощущение — ощущение собственного бессмертия. Я даже падать не боялась в детстве. Мне кажется, вот скажут мне, прыгни сейчас с балкона, я пойду и прыгну. Из пустой бравады. Я боюсь неведомого, но смерти, боли, страданий я не боюсь. Глупо. Скажи я это вслух, люди решат, все это лишь потому, что я не знала страданий. Может быть, конечно, все так и есть. Не знаю. Не знаю.
Уже половина второго. Уже завтра. И скоро я увижу Валеру.
Но есть коечто, чего я боюсь. Зачем Саша сказал, что за близких Валера отдаст жизнь? Эти слова крутятся и крутятся у меня в голове. Вся беда в том, что он уже — в моем сердце. И мне страшно за него. Не за себя, за него, хотя это за меня нужно боятся: невинная двадцатилетняя девочка и почти сорокалетний мужчина, прошедший войну, тюрьму и кучу еще всякий гадостей. А мне чутьчуть, но все же за него страшно. В глубине души я чувствую, что кончу не лучше, чем мои родители, и не дай бог в тот момент рядом со мной оказаться Валерке. Он же привык решать такие (опасные) ситуации. Он привык, это написано у него на лбу — аршинными буквами. Но с этой ситуацией не справился даже мой отец.
Ну, зачем Саша это сказал? Я же не засну теперь.
Инна Михайлова, 19 лет, студентка 3го курса географического факультета:
Сколько я ее помню, парней у Лерки не было. Она не интересовалась парнями. В некоторых отношениях Лерка так и осталась маленькой девочкой. Например, когда мы учились в классе десятом, ей как бы в шутку подарили Барби. И она загорелась. У нее этих Барби было три или четыре, и она шила для них бальные платья, очень красивые, кстати сказать. Это у нее целый год продолжалось, помоему.
Я не хочу сказать, что Лера была инфантильна. Но она словно не доиграла в детстве, не дошалила. В ней навсегда сохранилось чтото детское.
Парни Лерку не интересовали.
Страница
10 из 49
10 из 49