174 мин, 34 сек 7390
Он в разводе, давно уже. Как вернулся оттуда, с Афгана в смысле, так и развелся. Он, понимаешь, рано совсем женился, а она такой дрянью оказалась. И дурой, и дрянью.
— Поэтому он больше и не пробовал?
— Ну, может. Знаешь, он ведь… — Саша вдруг заулыбался, странно так, мечтательно и растерянно, — Он же прям с ума сошел по тебе, я уж и не думал, что когданибудь увижу такое. Он мне сказал: если у тебя с ней чтото есть, я тебя убью.
— Потвоему, это должно мне понравится?
— Знаешь, я никогда раньше не смог бы представить Валерку влюбленным. Он вообще не привязчивый. Не знаю, всегда такой был или там стал, не знаю. Валерка не привязывается. Ни женщинам. Ни к друзьям. Он легко расстается с людьми, если люди по какойто причине перестают его устраивать. Люди нуждается в нем, он сам ни в ком не нуждается. Но тех, кого он держит вокруг себя, за тех он отдаст жизнь.
— Мне не нужно, чтоб за меня отдавали жизнь, — сказала я.
— Ты так думаешь? Знаешь, Лер… В общем, я хотел сказать тебе…
— Да?
— Он с ума сходит, Лер. Я его двадцать лет знаю, но я никогда его таким не видел. Знаешь, устраивает он тебя или нет, но, Лер, отнесись к нему не так, как к очередному ухажеру, которому просто хочется погулять с красивой девушкой. Здесь все серьезно, Лерка. Понимаешь, он, конечно, такой, ну, крутой, но сердце у него — беззащитное. Я двадцать лет его знаю, Лерка, я знаю, что говорю.
А потом он ушел. Я только закрыла за Сашей дверь, как грянул телефонный звонок — из обоих аппаратов. Я побежала в спальню и схватила трубку. Честно говорю, я почемуто подумала, что это Валера. Хотя зачем ему звонить среди ночи.
В трубке царило молчание. Даже дыхания не было слышно.
— Я вас не боюсь, — сказала я в приступе неожиданного веселья, — Я вас не боюсь, слышите?
И положила трубку.
В квартире стало так тихо. Я разозлилась. Пошли и раздвинула все шторы, и морозная звездная ночь обрушилась на меня изо всех окон.
Я не боюсь больше, нет. Пусть меня убьют. Пусть я умру, я больше не боюсь. Я жила, как дурочка, в добровольной тюрьме, не смея выйти за собственноручно созданные стены. Но все изменилось. Я увидела «мир иной». Я больше не боюсь.
Там лап ленивых плавное движенье
Рождает страшный тишины раскат,
Но вот одна из кошек, взяв мишенью
Блуждающий по ней тревожно взгляд,
Его вбирает в свой огромный глаз,
И взгляд, затянутый в водоворот
Зрачка, захлебываясь и кружась,
Ко дну навстречу гибели идет,
Когда притворно спящий глаз, на миг
Открывшись, вновь смыкается поспешно,
Чтоб жертву в недрах утопить своих:
Вот так соборов окнарозы встарь,
Взяв сердце чьенибудь из тьмы кромешной,
Его бросали богу на алтарь.
Это Рильке. «Окнороза». Я не хочу сказать, что сердце мое бросили на алтарь. Это взгляд мой пойман и утоплен. А Валера похож на кошку, очень похож. Вкрадчивая походка, руки в карманах и этот поворот головы, глаза, слегка приподнятые к вискам.
Вот еще из Рильке:
… Не так уж трудно
понять убийц, но это: смерть в себе,
всю смерть в себе носить еще до жизни,
носить, не зная злобы, это вот
неописуемо.
«Это вот — неописуемо». Он — неописуем. Я сразу поняла это, с первого взгляда. Надо в следующий раз подвести его к зеркалу и посмотреть, отразиться ли он там. Мне даже кажется, что не отразится. Зеркало не примет его. Не выдержит. Что ни говори, а у зеркал тоже есть нервы.
Валерка всетаки позвонил. Смешной такой, звонит и говорит:
— Это я. Я тебя разбудил, да?
Если б я о нем не думала в тот момент, я бы его просто не узнала. Да и поздно уже, нормальные люди спят, одна я сижу, дурочка, дневник мучаю.
— Нет, — сказала я, — Не разбудил.
— Лер, четверть второго. Ты что не спишь?
— Я о тебе думаю, — ляпнула я.
— Думаешь, как бы меня отшить завтра?
— Неет. А ты зачем звонишь? Сказать, что ты завтра занят?
Он засмеялся.
— Лер…
— Что?
— Поговори со мной немного, раз уж ты не спишь.
— О чем?
— Все равно. Расскажи чтонибудь. Или стихотворение прочитай.
«Ладно же!» — подумала я и рассказала ему «Окнорозу».
— Круто, — сказал он, — А еще?
И я зачемто, по какойто неведомой причине рассказала ему «Единорога». Сидела с закрытыми глазами и медленно проговаривала вслух эти строки, которые вечно звучат в моем сердце — и это не пустые слова! Порой я думаю: что же видел Рильке, когда писал эти слова, как он мог увидеть ИХ — моих родителей, моих бедных, мертвых родителей, которых сгубила сеть чудес?
— Поэтому он больше и не пробовал?
— Ну, может. Знаешь, он ведь… — Саша вдруг заулыбался, странно так, мечтательно и растерянно, — Он же прям с ума сошел по тебе, я уж и не думал, что когданибудь увижу такое. Он мне сказал: если у тебя с ней чтото есть, я тебя убью.
— Потвоему, это должно мне понравится?
— Знаешь, я никогда раньше не смог бы представить Валерку влюбленным. Он вообще не привязчивый. Не знаю, всегда такой был или там стал, не знаю. Валерка не привязывается. Ни женщинам. Ни к друзьям. Он легко расстается с людьми, если люди по какойто причине перестают его устраивать. Люди нуждается в нем, он сам ни в ком не нуждается. Но тех, кого он держит вокруг себя, за тех он отдаст жизнь.
— Мне не нужно, чтоб за меня отдавали жизнь, — сказала я.
— Ты так думаешь? Знаешь, Лер… В общем, я хотел сказать тебе…
— Да?
— Он с ума сходит, Лер. Я его двадцать лет знаю, но я никогда его таким не видел. Знаешь, устраивает он тебя или нет, но, Лер, отнесись к нему не так, как к очередному ухажеру, которому просто хочется погулять с красивой девушкой. Здесь все серьезно, Лерка. Понимаешь, он, конечно, такой, ну, крутой, но сердце у него — беззащитное. Я двадцать лет его знаю, Лерка, я знаю, что говорю.
А потом он ушел. Я только закрыла за Сашей дверь, как грянул телефонный звонок — из обоих аппаратов. Я побежала в спальню и схватила трубку. Честно говорю, я почемуто подумала, что это Валера. Хотя зачем ему звонить среди ночи.
В трубке царило молчание. Даже дыхания не было слышно.
— Я вас не боюсь, — сказала я в приступе неожиданного веселья, — Я вас не боюсь, слышите?
И положила трубку.
В квартире стало так тихо. Я разозлилась. Пошли и раздвинула все шторы, и морозная звездная ночь обрушилась на меня изо всех окон.
Я не боюсь больше, нет. Пусть меня убьют. Пусть я умру, я больше не боюсь. Я жила, как дурочка, в добровольной тюрьме, не смея выйти за собственноручно созданные стены. Но все изменилось. Я увидела «мир иной». Я больше не боюсь.
Там лап ленивых плавное движенье
Рождает страшный тишины раскат,
Но вот одна из кошек, взяв мишенью
Блуждающий по ней тревожно взгляд,
Его вбирает в свой огромный глаз,
И взгляд, затянутый в водоворот
Зрачка, захлебываясь и кружась,
Ко дну навстречу гибели идет,
Когда притворно спящий глаз, на миг
Открывшись, вновь смыкается поспешно,
Чтоб жертву в недрах утопить своих:
Вот так соборов окнарозы встарь,
Взяв сердце чьенибудь из тьмы кромешной,
Его бросали богу на алтарь.
Это Рильке. «Окнороза». Я не хочу сказать, что сердце мое бросили на алтарь. Это взгляд мой пойман и утоплен. А Валера похож на кошку, очень похож. Вкрадчивая походка, руки в карманах и этот поворот головы, глаза, слегка приподнятые к вискам.
Вот еще из Рильке:
… Не так уж трудно
понять убийц, но это: смерть в себе,
всю смерть в себе носить еще до жизни,
носить, не зная злобы, это вот
неописуемо.
«Это вот — неописуемо». Он — неописуем. Я сразу поняла это, с первого взгляда. Надо в следующий раз подвести его к зеркалу и посмотреть, отразиться ли он там. Мне даже кажется, что не отразится. Зеркало не примет его. Не выдержит. Что ни говори, а у зеркал тоже есть нервы.
Валерка всетаки позвонил. Смешной такой, звонит и говорит:
— Это я. Я тебя разбудил, да?
Если б я о нем не думала в тот момент, я бы его просто не узнала. Да и поздно уже, нормальные люди спят, одна я сижу, дурочка, дневник мучаю.
— Нет, — сказала я, — Не разбудил.
— Лер, четверть второго. Ты что не спишь?
— Я о тебе думаю, — ляпнула я.
— Думаешь, как бы меня отшить завтра?
— Неет. А ты зачем звонишь? Сказать, что ты завтра занят?
Он засмеялся.
— Лер…
— Что?
— Поговори со мной немного, раз уж ты не спишь.
— О чем?
— Все равно. Расскажи чтонибудь. Или стихотворение прочитай.
«Ладно же!» — подумала я и рассказала ему «Окнорозу».
— Круто, — сказал он, — А еще?
И я зачемто, по какойто неведомой причине рассказала ему «Единорога». Сидела с закрытыми глазами и медленно проговаривала вслух эти строки, которые вечно звучат в моем сердце — и это не пустые слова! Порой я думаю: что же видел Рильке, когда писал эти слова, как он мог увидеть ИХ — моих родителей, моих бедных, мертвых родителей, которых сгубила сеть чудес?
Страница
9 из 49
9 из 49