161 мин, 56 сек 2645
Дрожащей рукой он поднёс зажигалку к лицу, крутанул большим пальцем колёсико, из-под которого вырвалась яркая кремниевая вспышка. Он чиркнул ещё раз, и небольшой язычок огня вспыхнул в его руках. Огонь дрожал, как и его рука, он медленно подносил руку к крайнему кирпичу. Отсыревшая бумага, просушенная огнём, медленно загорелась, затем, вопреки ожиданиям Алексея, загорелся краюшек кирпича. Кирпичик медленно разгорался, от огня шёл чёрный, едкий дым, от которого запершило в горле и зажгло в носу.
— Да что это такое? — возмутился он, задувая разгорающееся пламя.
Подняв обгорелый с краю кирпич, он принялся разглядывать его, словно пытаясь найти на нём письменную инструкцию.
— Как же это тебя Степан? — задумчиво проговорил он.
Голос его отразился от стен эхом, и повторившиеся чужим голосом его слова казались нелепыми и глупыми. Над головой снова что-то глухо грохнуло, глянув в сторону подземного тоннеля, ведущего к лазу на поверхность, он крикнул, поднимая вверх зажатый в руке обгоревший сбоку брикет:
— А хрена вам! Не дождётесь! Слышите, падлы, я живой! И вам придётся потрудиться, чтобы меня убить!
Возвращаясь с брикетом взрывчатки в руке к своему «гнезду», он больно стукнулся обо что-то ногой. Пошарив рукой под водой, он нащупал что-то твёрдое и, вытащив предмет из воды, разглядел в свете фонаря красный, глиняный кирпич. Под ближайшим стеллажом он обнаружил целую груду таких кирпичей и, перетаскав их к месту своего ночлега, он выложил из них в проходе между стеллажами подобие пьедестала. Сверху положил тротиловый брикет, и вновь подпалил его. Огонь разгорался. Чёрный дым клубами поднимался вверх, наполняя воздух вокруг него копотью и гарью. Он поднёс руки к огню, и блаженно прикрыл глаза. Через какое-то время он обнаружил, что руки его покрылись сажей, будто бы он ими чистил печную трубу. Всполоснув руки, он вытащил из воды свою обувь, слил воду, и поставил ботинки к огню. От них сразу же пошёл пар. Он обложил огонь мокрыми досками от ящика. «Надолго этих ящиков не хватит, — подумал Алексей. — Нужно подняться наверх, и принести дров». Надев ещё не высохшую, но наполненную таким приятным теплом обувь, он прошёл по коридору, дошёл до лаза, и увидел через него ночное небо. Была ночь. Он решил не рисковать, и вернулся на склад без дров, так и не решившись вылезти на поверхность. Тушенку Алексей ел прямо из банки, холодную, решив не портить мясо тротиловой копотью. Закусывал вонючими, ужасно горькими, немецкими галетами, запивая их мутной водицей, отдающей болотом. Дождавшись наступления дня, Алексей вылез на поверхность, и принялся собирать валяющиеся под ногами ветки и куски деревьев. Так прошел его день. Дрова он разложил на одном из стеллажей, накидал на пол кирпичей и досок, в заполненные водой ямы, чтобы не мочить ноги каждый раз, когда ему нужно будет выйти на поверхность. Разведя огонь, и сварив на нём рисовую кашу в консервной банке из-под тушёнки, которая получилась омерзительной на вид, но всё равно вкусной, он истратил последнюю банку тушёнки, на то, чтобы «сдобить» своё варево. Ночью он спал. Проснувшись, и собрав кое-какие вещи, он вылез из своего укрытия. «Я должен попытаться выйти из леса!» — думал он. Было раннее утро. Птицы пели в своих не видимых глазу гнёздах, солнце медленно поднималось из-за деревьев, было прохладно, и Алексей порадовался, что на складе ему удалось найти ватник, который согревал его. Он шёл по дороге, которая должна была привести к машине: но всё повторялось, путь затягивался и, не имея часов, он понял по заходящему солнцу и налившимся свинцом мышцам, что ему не удалось выйти к нужной поляне. Ускорив шаг, чтобы успеть до темноты выйти к лагерю, он из последних сил шагал по влажной траве. Выйдя к лагерю, он спокойно прошел сквозь него, ненадолго остановившись у разбросанных вещей. Забравшись в свою нору, Алексей прошёл по тоннелю до склада, поставил на стеллаж маленький настольный фонарик, найденный им в лагере. Стало светло. Синеватый свет освещал пространство вокруг него, на душе потеплело. Фонарь работал из последних сил, лама горела тускло, слегка помигивая. Он решил, что пока у него есть свет, ему стоит получше осмотреться на складе — мало ли, что он ещё сможет здесь найти? Он принялся обшаривать стеллажи, разрывая пальцами размокший картон. Он обошёл ряд за рядом, пока тусклый луч его фонаря не выхватил из темноты непонятный силуэт у стены. Он подошёл, и сердце его остановилось. Ему захотелось кричать, но крик застрял комом в груди. Перед ним сидел Степан, прислонившись к стене. Глаза его были широко открыты, грудь была увешана немецкими крестами, медалями и значками. Он был мёртв, и Алексей понял это сразу. Степан находился всё это время тут, рядом с ним. Алексей выскочил на поверхность, словно пробка от шампанского, он упал на землю, и долго хватал воздух ртом, как тогда, во время их первого спуска в подземелье.
— Я не вернусь туда! — тихо сказал он сам себе.
— Да что это такое? — возмутился он, задувая разгорающееся пламя.
Подняв обгорелый с краю кирпич, он принялся разглядывать его, словно пытаясь найти на нём письменную инструкцию.
— Как же это тебя Степан? — задумчиво проговорил он.
Голос его отразился от стен эхом, и повторившиеся чужим голосом его слова казались нелепыми и глупыми. Над головой снова что-то глухо грохнуло, глянув в сторону подземного тоннеля, ведущего к лазу на поверхность, он крикнул, поднимая вверх зажатый в руке обгоревший сбоку брикет:
— А хрена вам! Не дождётесь! Слышите, падлы, я живой! И вам придётся потрудиться, чтобы меня убить!
Возвращаясь с брикетом взрывчатки в руке к своему «гнезду», он больно стукнулся обо что-то ногой. Пошарив рукой под водой, он нащупал что-то твёрдое и, вытащив предмет из воды, разглядел в свете фонаря красный, глиняный кирпич. Под ближайшим стеллажом он обнаружил целую груду таких кирпичей и, перетаскав их к месту своего ночлега, он выложил из них в проходе между стеллажами подобие пьедестала. Сверху положил тротиловый брикет, и вновь подпалил его. Огонь разгорался. Чёрный дым клубами поднимался вверх, наполняя воздух вокруг него копотью и гарью. Он поднёс руки к огню, и блаженно прикрыл глаза. Через какое-то время он обнаружил, что руки его покрылись сажей, будто бы он ими чистил печную трубу. Всполоснув руки, он вытащил из воды свою обувь, слил воду, и поставил ботинки к огню. От них сразу же пошёл пар. Он обложил огонь мокрыми досками от ящика. «Надолго этих ящиков не хватит, — подумал Алексей. — Нужно подняться наверх, и принести дров». Надев ещё не высохшую, но наполненную таким приятным теплом обувь, он прошёл по коридору, дошёл до лаза, и увидел через него ночное небо. Была ночь. Он решил не рисковать, и вернулся на склад без дров, так и не решившись вылезти на поверхность. Тушенку Алексей ел прямо из банки, холодную, решив не портить мясо тротиловой копотью. Закусывал вонючими, ужасно горькими, немецкими галетами, запивая их мутной водицей, отдающей болотом. Дождавшись наступления дня, Алексей вылез на поверхность, и принялся собирать валяющиеся под ногами ветки и куски деревьев. Так прошел его день. Дрова он разложил на одном из стеллажей, накидал на пол кирпичей и досок, в заполненные водой ямы, чтобы не мочить ноги каждый раз, когда ему нужно будет выйти на поверхность. Разведя огонь, и сварив на нём рисовую кашу в консервной банке из-под тушёнки, которая получилась омерзительной на вид, но всё равно вкусной, он истратил последнюю банку тушёнки, на то, чтобы «сдобить» своё варево. Ночью он спал. Проснувшись, и собрав кое-какие вещи, он вылез из своего укрытия. «Я должен попытаться выйти из леса!» — думал он. Было раннее утро. Птицы пели в своих не видимых глазу гнёздах, солнце медленно поднималось из-за деревьев, было прохладно, и Алексей порадовался, что на складе ему удалось найти ватник, который согревал его. Он шёл по дороге, которая должна была привести к машине: но всё повторялось, путь затягивался и, не имея часов, он понял по заходящему солнцу и налившимся свинцом мышцам, что ему не удалось выйти к нужной поляне. Ускорив шаг, чтобы успеть до темноты выйти к лагерю, он из последних сил шагал по влажной траве. Выйдя к лагерю, он спокойно прошел сквозь него, ненадолго остановившись у разбросанных вещей. Забравшись в свою нору, Алексей прошёл по тоннелю до склада, поставил на стеллаж маленький настольный фонарик, найденный им в лагере. Стало светло. Синеватый свет освещал пространство вокруг него, на душе потеплело. Фонарь работал из последних сил, лама горела тускло, слегка помигивая. Он решил, что пока у него есть свет, ему стоит получше осмотреться на складе — мало ли, что он ещё сможет здесь найти? Он принялся обшаривать стеллажи, разрывая пальцами размокший картон. Он обошёл ряд за рядом, пока тусклый луч его фонаря не выхватил из темноты непонятный силуэт у стены. Он подошёл, и сердце его остановилось. Ему захотелось кричать, но крик застрял комом в груди. Перед ним сидел Степан, прислонившись к стене. Глаза его были широко открыты, грудь была увешана немецкими крестами, медалями и значками. Он был мёртв, и Алексей понял это сразу. Степан находился всё это время тут, рядом с ним. Алексей выскочил на поверхность, словно пробка от шампанского, он упал на землю, и долго хватал воздух ртом, как тогда, во время их первого спуска в подземелье.
— Я не вернусь туда! — тихо сказал он сам себе.
Страница
35 из 46
35 из 46