Добавить в моё избранное
145 мин, 56 сек 6841
Он не понимал, что это было с ним. Происшедшее было настолько ярко, что не могло быть сном. Ему казалось, что во рту у него остался вкус вина и мяса, а перед глазами ещё стояли измождённые лица умирающих от голода…
Не успел он осмыслить происшедшее, как очутился в призрачном теле какого-то монаха и снова испытал мгновенья странного забытья, после которого, когда монах проследовал дальше, какое-то время стоял в оцепенении, с ужасом вспоминая случившееся с ним во время этих обморочных мгновений.
Максимилиан ясно помнил, что попал в какое-то полутёмное подвальное помещение. Горел огонь, повсюду было разложены орудия пыток, на стене висело распятие, а к пыточному колесу была привязана молодая голая женщина. Возле неё стоял потный здоровяк и, скаля зубы, ломал ей пальцы. Она голосила, извиваясь от боли. Инквизитор-Максимилиан поднялся со своего кресла и, сгорая от похоти, подошёл к ней почти вплотную. «Признайся, что ты ведьма»… — прошипел он и обхватил пятернёй полушарие её груди. От прикосновения к ней по его телу словно пробежал огонь. Не в силах сдерживаться, он поднял на себе подол рясы, явив свой вздыбленный инструмент, который не раз применялся им во время допросов молодых еретичек, и со сладостным стоном просунул его в интимную створку несчастной. Она кричала и вздрагивала всякий раз, когда палач ломал ей сустав, и эти болезненные содрогания инквизитор ловил с особенным удовольствием, он дёргался почти в одном ритме со своей пленницей и стонал от наслаждения в один с ней голос.
Вышедший из наваждения Максимилиан стоял весь в мыле, с колотящимся сердцем. И тут же оказался внутри ещё одного призрака. Теперь он был женщиной, одетой в длинное парчовое платье. В середине просторной залы, озарённой факелами, стоял пиршественный стол. Максимилиан, торжествуя, смотрел, как два десятка гостей, только что пировавших и веселившихся, корчились в агонии. Яд, который они выпили с вином, подействовал на всех одновременно. Они упали со своих стульев и катались на полу. Лица их были бледны, с губ текла пена. Все эти люди были отравлены по его, Максимилиана, приказу. Он подошёл к одному из корчащихся на полу молодых мужчин и поставил свою ногу, обутую в сафьяновый сапожок, на его промежность. Его разбирал самодовольный смех, когда он ощупывал ногой мужское достоинство умирающего…
Очнувшись, юноша кинулся бежать сквозь призрачную толпу и тотчас оказался в ещё одном призраке. После краткого обморока, во время которого он снова прожил кусочек чьей-то чужой жизни, ему припомнилась картина мрачного притона, полного совсем ещё молодых девушек, с которых смуглые полуголые мужчины срывали остатки одежд. Эти мужчины были его слугами. Они подводили ему одну девушку за другой, и он вонзал в этих плачущих от страха пленниц свой торчащий уд, не просыхающий от девственной крови. Участь пленниц была незавидна — на следующий день их должны были продать в рабство и увезти в далёкие земли. Слезы и мольбы несчастных только распаляли его страсть. Он набрасывался на новую жертву как зверь, рыча от страсти.
После столь оглушительного переживания Максимилиан едва воспринимал происходящее. Он с трудом держался на ногах, призрачные фигуры плыли в его глазах, музыка и шелестящие разговоры сливались в один равномерный гул.
Прояснение было недолгим. Очередной призрак, который прошёл сквозь него и в душу которого Максимилиан поневоле заглянул, оказался самым ужасным. Избавившись от наваждения, юноша припомнил себя в длинной белоснежной одежде и в золотом головном уборе. Он стоял на высоком постаменте в огромном зале, который был переполнен обезумевшей толпой. Люди теснились вокруг постамента и с мольбой протягивали к Максимилиану руки. Он жестом, сохраняя каменное выражение на лице, благословлял их. Толпа неистовствовала в экстазе. В передних рядах уже хрипели и задыхались, задние продолжали напирать. Слышались сдавленные крики боли и хруст ломаемых рёбер; по толпе словно проходили волны, вызывая новые всплески болезненных криков. Максимилиан упивался своей властью над этой толпой. Его переполняли гордость и буйная радость, жгучий восторг от сознания своего превосходства над людьми. В упоении от своей силы он вдруг захохотал. Ему хотелось плюнуть в толпу, помочиться на неё…
Видение отхлынуло вместе с призраком, который удалился и смешался с другими; Максимилиан успел заметить только его белоснежное одеяние, шитое золотом, и высокий головной убор. Юноша выбежал на середину залы, где продолжали двигаться в своём бесконечном менуэте танцующие, промчался сквозь их движущуюся линию, стараясь не попасть в их тела, и, когда выход из залы был уже близко, вдруг вздрогнул и замер в ужасе. Из глубины зиявших чернотой дверей послышался грозный рёв.
Музыка прервалась, танцоры отпрянули, освободив пространство в центре залы. Максимилиан помертвел, когда в залу медленно вошли фигуры в чёрных плащах с капюшонами. Они несли на плечах гроб. Из наполнявшей его крови высовывалась змееподобная голова демона.
Не успел он осмыслить происшедшее, как очутился в призрачном теле какого-то монаха и снова испытал мгновенья странного забытья, после которого, когда монах проследовал дальше, какое-то время стоял в оцепенении, с ужасом вспоминая случившееся с ним во время этих обморочных мгновений.
Максимилиан ясно помнил, что попал в какое-то полутёмное подвальное помещение. Горел огонь, повсюду было разложены орудия пыток, на стене висело распятие, а к пыточному колесу была привязана молодая голая женщина. Возле неё стоял потный здоровяк и, скаля зубы, ломал ей пальцы. Она голосила, извиваясь от боли. Инквизитор-Максимилиан поднялся со своего кресла и, сгорая от похоти, подошёл к ней почти вплотную. «Признайся, что ты ведьма»… — прошипел он и обхватил пятернёй полушарие её груди. От прикосновения к ней по его телу словно пробежал огонь. Не в силах сдерживаться, он поднял на себе подол рясы, явив свой вздыбленный инструмент, который не раз применялся им во время допросов молодых еретичек, и со сладостным стоном просунул его в интимную створку несчастной. Она кричала и вздрагивала всякий раз, когда палач ломал ей сустав, и эти болезненные содрогания инквизитор ловил с особенным удовольствием, он дёргался почти в одном ритме со своей пленницей и стонал от наслаждения в один с ней голос.
Вышедший из наваждения Максимилиан стоял весь в мыле, с колотящимся сердцем. И тут же оказался внутри ещё одного призрака. Теперь он был женщиной, одетой в длинное парчовое платье. В середине просторной залы, озарённой факелами, стоял пиршественный стол. Максимилиан, торжествуя, смотрел, как два десятка гостей, только что пировавших и веселившихся, корчились в агонии. Яд, который они выпили с вином, подействовал на всех одновременно. Они упали со своих стульев и катались на полу. Лица их были бледны, с губ текла пена. Все эти люди были отравлены по его, Максимилиана, приказу. Он подошёл к одному из корчащихся на полу молодых мужчин и поставил свою ногу, обутую в сафьяновый сапожок, на его промежность. Его разбирал самодовольный смех, когда он ощупывал ногой мужское достоинство умирающего…
Очнувшись, юноша кинулся бежать сквозь призрачную толпу и тотчас оказался в ещё одном призраке. После краткого обморока, во время которого он снова прожил кусочек чьей-то чужой жизни, ему припомнилась картина мрачного притона, полного совсем ещё молодых девушек, с которых смуглые полуголые мужчины срывали остатки одежд. Эти мужчины были его слугами. Они подводили ему одну девушку за другой, и он вонзал в этих плачущих от страха пленниц свой торчащий уд, не просыхающий от девственной крови. Участь пленниц была незавидна — на следующий день их должны были продать в рабство и увезти в далёкие земли. Слезы и мольбы несчастных только распаляли его страсть. Он набрасывался на новую жертву как зверь, рыча от страсти.
После столь оглушительного переживания Максимилиан едва воспринимал происходящее. Он с трудом держался на ногах, призрачные фигуры плыли в его глазах, музыка и шелестящие разговоры сливались в один равномерный гул.
Прояснение было недолгим. Очередной призрак, который прошёл сквозь него и в душу которого Максимилиан поневоле заглянул, оказался самым ужасным. Избавившись от наваждения, юноша припомнил себя в длинной белоснежной одежде и в золотом головном уборе. Он стоял на высоком постаменте в огромном зале, который был переполнен обезумевшей толпой. Люди теснились вокруг постамента и с мольбой протягивали к Максимилиану руки. Он жестом, сохраняя каменное выражение на лице, благословлял их. Толпа неистовствовала в экстазе. В передних рядах уже хрипели и задыхались, задние продолжали напирать. Слышались сдавленные крики боли и хруст ломаемых рёбер; по толпе словно проходили волны, вызывая новые всплески болезненных криков. Максимилиан упивался своей властью над этой толпой. Его переполняли гордость и буйная радость, жгучий восторг от сознания своего превосходства над людьми. В упоении от своей силы он вдруг захохотал. Ему хотелось плюнуть в толпу, помочиться на неё…
Видение отхлынуло вместе с призраком, который удалился и смешался с другими; Максимилиан успел заметить только его белоснежное одеяние, шитое золотом, и высокий головной убор. Юноша выбежал на середину залы, где продолжали двигаться в своём бесконечном менуэте танцующие, промчался сквозь их движущуюся линию, стараясь не попасть в их тела, и, когда выход из залы был уже близко, вдруг вздрогнул и замер в ужасе. Из глубины зиявших чернотой дверей послышался грозный рёв.
Музыка прервалась, танцоры отпрянули, освободив пространство в центре залы. Максимилиан помертвел, когда в залу медленно вошли фигуры в чёрных плащах с капюшонами. Они несли на плечах гроб. Из наполнявшей его крови высовывалась змееподобная голова демона.
Страница
41 из 42
41 из 42
