Счастье

И кто-то вырезал все звуки. Лишь дворниковым шорохом осыпаются здания. Крупица за крупицей, камешек за камешком, кирпичик за кирпичиком. В прозрачном звенящем воздухе симфония распада. И ни одной живой души. Париж умер. Сдался под небывалым натиском невидимой власти, не крушащей, но растляющей, рассыпающей на крохи величественный город. В морозном порыве не чувствуется даже запах разлагающейся плоти. Всё замерзло. Остекленело. Очистилось. Дьявол не любит грязи.

Одинокий но живой, светящийся. Дом. Миниатюрный вычурный особнячок Монмартра. Жилище безумного художника. Здесь жизнь. Здесь шум и вопли, и тлетворный запах размозженных демонов. Последний оплот сопротивляющихся всеобщему забвению. Всё произошло настолько быстро, что даже Габриель не успел опомниться. Ханна же стояла плечом к плечу архангела и внезапным откровением понимала: как глупы люди в своих предположениях конца, всё тихо и неизбежно. Никто не сможет противостоять этой силе. Разве что Бог. Но он молчит. Он не торопится спасать своих детей. Видимо, Он любит их по-разному. И готов пожертвовать одними ради других. Другого. Понять бы только что идёт за этой жертвой? И как бы ни был боготворим и обожаем Эйдэн, но неужели он настолько ценен, чтобы пожертвовать целым миром? Вопросы без ответов. И Ханна лишь крепче сжимает меч в руках, с гортанным криком вклиниваясь в наваливающуюся толпу бесов.

— Я… не знаю, что делать с мечом… — Монштейн вышел на крыльцо в помощь товарищам и застыл. Немой возглас застыл в выцветших глазах.

— Косить умеешь? — бестолково размахивая мечом, девушка всё же достигала цели и мелкие вражины падали замертво.

— Умел когда-то…

— Вот и коси!

Словно по мысли, блестящий меч засветился сильнее, выныривая из марева привычным и знакомым инструментом. В руках еврея серебрилась сельская коса, вызванивая лезвием нетерпеливую мелодию. Истерично хмыкнув, окинув взглядом сражающихся товарищей, старик неловко крякнул, и… пошел собирать кровавую жатву.