Счастье

— И что теперь? — архангел сник и отпустил руку.

— Не мне решать.

— А кому?

— Не знаю…

— Тогда… тогда мне.

— Не смей! — но крик Михаэля опоздал, как и первый раз: Габриель уже напитывался проклятьем отречённого, сквозь пыльный налет белых крыльев проступала чернота.

— Не смей от Него отрекаться! — Первый архангел пал на колени и зашелся в рыданиях. Он понимал, насколько беспомощен, бессилен изменить поступок брата.

— Не стенай, не стоит. Кто-то же должен удержать равновесие. И этот мир…

Он уходил тихо, забирая с собой демонов и бесов. Не оглядываясь, растворялся в пыльной кисее.

— Да пропади оно всё пропадом! Габи! Я с тобой!

Никто её не останавливал. Никого не интересовала сломанная девочка, волей судьбы ставшая Вестником, увидевшая конец мира. И она побежала. Расталкивая новых слуг бывшего архангела. Вцепилась в помятый рукав и исчезла вместе с ним.

Эпилог

— Плесни-ка мне вина, сынок, — старый еврей выбрал столик в тени, прячась от знойного июльского солнца.

— Так суббота же, дедушка, — гарсон развеселился, глядя на еврея.

— Ничего, мне можно, — ответил старик.

Гарсон посмеялся и пошел выполнять заказ, размышляя о том, что не все евреи, оказывается, блюдут шаббат. Лишь краем глаза уловил, как к посетителю подсаживается ещё один, не менее колоритный: затянутый в сутану священник. Без четок и креста.

— Всё ещё пылишь, Беня…

— И тебе не хворать, Жан. Всё еще священник?

— Да нет, просто одежда нравится. И теперь у меня новый орден. Сменились идеалы, знаешь ли…

— Да и у меня.

— Не пустят нас с тобой в рай.

— Да и не надо, Габриель отличный кофе варит. И у него вкуснейшее печенье. Думается, не обидит старика…

Они еще долго разговаривали, но всё больше молчали. Молчали и смотрели, как копошится мир, восстановленный из праха полгода назад, не помнящий о том, что жил когда-то здесь странный художник, носящий в себе душу Дьявола, не знающий о том, что Габриель отрекся от Отца и добровольно спустился в преисподнюю, чтобы сохранить этот мир.