Добавить в моё избранное
150 мин, 40 сек 15409
Это было с ним… Это был он… Это он изнасиловал свою дочь… Так вот что означала та горошина в его мозгу на рентгеноснимках… И впрямь не опухоль… Так вот что случилось… Вот что сотворил он своей кровинушке! Слабенькая мысль, надежда посетила его — а может это сон?! Ну не мог он так поступить со своей дочкой, никак не мог! Неправда это! Но что-то сидело в нем и говорило, наверно память, проснувшаяся после подвижки дробины — нет, это ты сукин сын, это ты испоганил родное дитя… Иван кивнул — раз так, то конечно… значит он… и значит, нет ему прощения… А за что прощать то? За что? Причем здесь прощение?! Приехали! Ну не компот же ты пролил кому-то на ноги! Такое не прощается… Маленький что ли?! Нет тебе прощения Иван! Не утруждай себя напрасными муками совести, дерьмо все это! Отодрал дочурку, а теперь прости, говоришь? Сколько лет ей было говоришь? Одиннадцать? Двенадцать? Сколько…
Думал, заплачет, но слез не было. В душе пустота, унылая, черная дыра — как в космосе… Плачь, не плачь… Вспомнил как наяву злобный, решительный прищур в глазах жены, дуло ружья, смотрящего ему прямо в глаза… Куда идти то теперь, и нужно ли… Он вдруг только сейчас ощутил, что боль куда-то исчезла, его спутница — неразлучная, как будто и не было ее никогда — голова ясная как безоблачный летний день, а все ощущения обострены до предела. Позади, раздался шорох, но Иван не среагировал, хоть и услышал — давай косолапый, давай — не медли. Больше я бегать от тебя не буду…
Позади него раздался снова шум — треснула сухая ветка на земле. Ну что ты ждешь. Твоя взяла. Вот только девчоночку жалко, столько с ней пробегал, ну да значит, судьба ей к мамке оправляться… Он не шелохнулся, когда снова раздался хруст веток за его спиной.
Заплакала девочка на его коленях. В последний раз плакала. Иван просто по привычке, машинально потрогал тряпки на ней — мокрые. Ну да ничего, там, куда ты сейчас отправишься — вечное тепло… и мать с тобой будет рядом… она и перепеленает… Но медведь не спешил и Иван лениво оглянулся и увидел, там, в десяти шагах от себя, в голых, облетевших, едва видимых в неясном свете, кустах, две ярко-желтые точки на черном фоне ночного леса. Две точки смотрели прямо на него из кромешной тьмы в кустах, не мигая… не шелохнувшись… Две точки во тьме. Как раз как тогда, как те точки, что он видел в окне той избы. Две точки, испускающие жуткий, лютый в злобе своей свет. Новорожденная девочка плакала, а он смотрел на эти две страшные желтые точки во тьме, в глаза зверя, смотрящие на него. Вот и все, ну что смотришь друг?!
Иван положил плачущего ребенка на землю. Встал. Полностью обернулся в сторону желтых, злых глаз в черном как уголь пространстве в кустах. Глаза зверя в темноте фосфоресцировали зловещим сказочно — смертельным отсветом… Это были даже не глаза зверя, это были глаза неведомого Ивану чудовища.
За этими глазами едва едва, но все-таки угадывалась мощная, как скала, фигура того самого медведя. Его силуэт едва заметно вырисовывался во тьме даже сквозь кусты. Но затем Иван увидел нечто… Какая-то человеческая фигурка, едва-едва различимая, скорее угадываемая, маленькая, детская, щуплая как бы отделилась от хозяина, от медведя, и глаза теперь принадлежали этой фигурке, сначала едва заметной, но становившейся все контрастнее, четче, все более оформившейся в человеческие формы. И эти глаза… они, не переставая, смотрели на него. И затем он увидел, даже в этом полумраке, как поначалу прозрачное обесцвеченное тело ее, стало наливаться каким-то слабым, непонятным светом. И черты лица стали яснее, и он увидел это лицо, до боли знакомое, лицо, которое видел каждый день когда-то, лет пять — шесть назад, нет-всю жизнь! Лицо, которое он целовал на ночь… Перед ним стояла его дочь… собственной персоной, только воздушная какая то… дочь… в свои одиннадцать лет… и почему-то с желтыми, хищными, лютыми глазами — как у того медведя… И ее глаза продолжали пристально, неотрывно смотреть на него. Метров десять между ними… На всякий случай он ущипнул себя что есть сил, не то — слабо, достал из кармана нож, резанул себя по руке, но резкая боль пришла и ушла почти мгновенно, а фигура осталась…
Подумал — а может, крыша у него поехала, все-таки лишнее железо в голове. Но змейкой проскользнули в его голове чужие, не им рожденные слова — «Не волнуйся, с мозгами у тебя все в порядке»… а затем вдогонку им одно хлесткое, обжигающее — «… Тварь»…. Ну и на этом спасибо… И вдруг детский крик заставил его обернуться — там, на холодной мокрой земле, кричала, надрываясь совсем другая девочка… не его дочь… никто ему… Он не говоря ни слова, почему-то приложил палец к губам. Повернулся обратно посмотреть на свою дочь и холод, еще более суровый проник в его тело. Между ним и его дочерью с жуткими глазами, или кто бы это ни был, было, всего несколько шагов — пока он стоял, отвернувшись от нее, она подошла к нему!
Теперь она стояла перед ним, все так же смотря на него, пристально, не мигая.
Думал, заплачет, но слез не было. В душе пустота, унылая, черная дыра — как в космосе… Плачь, не плачь… Вспомнил как наяву злобный, решительный прищур в глазах жены, дуло ружья, смотрящего ему прямо в глаза… Куда идти то теперь, и нужно ли… Он вдруг только сейчас ощутил, что боль куда-то исчезла, его спутница — неразлучная, как будто и не было ее никогда — голова ясная как безоблачный летний день, а все ощущения обострены до предела. Позади, раздался шорох, но Иван не среагировал, хоть и услышал — давай косолапый, давай — не медли. Больше я бегать от тебя не буду…
Позади него раздался снова шум — треснула сухая ветка на земле. Ну что ты ждешь. Твоя взяла. Вот только девчоночку жалко, столько с ней пробегал, ну да значит, судьба ей к мамке оправляться… Он не шелохнулся, когда снова раздался хруст веток за его спиной.
Заплакала девочка на его коленях. В последний раз плакала. Иван просто по привычке, машинально потрогал тряпки на ней — мокрые. Ну да ничего, там, куда ты сейчас отправишься — вечное тепло… и мать с тобой будет рядом… она и перепеленает… Но медведь не спешил и Иван лениво оглянулся и увидел, там, в десяти шагах от себя, в голых, облетевших, едва видимых в неясном свете, кустах, две ярко-желтые точки на черном фоне ночного леса. Две точки смотрели прямо на него из кромешной тьмы в кустах, не мигая… не шелохнувшись… Две точки во тьме. Как раз как тогда, как те точки, что он видел в окне той избы. Две точки, испускающие жуткий, лютый в злобе своей свет. Новорожденная девочка плакала, а он смотрел на эти две страшные желтые точки во тьме, в глаза зверя, смотрящие на него. Вот и все, ну что смотришь друг?!
Иван положил плачущего ребенка на землю. Встал. Полностью обернулся в сторону желтых, злых глаз в черном как уголь пространстве в кустах. Глаза зверя в темноте фосфоресцировали зловещим сказочно — смертельным отсветом… Это были даже не глаза зверя, это были глаза неведомого Ивану чудовища.
За этими глазами едва едва, но все-таки угадывалась мощная, как скала, фигура того самого медведя. Его силуэт едва заметно вырисовывался во тьме даже сквозь кусты. Но затем Иван увидел нечто… Какая-то человеческая фигурка, едва-едва различимая, скорее угадываемая, маленькая, детская, щуплая как бы отделилась от хозяина, от медведя, и глаза теперь принадлежали этой фигурке, сначала едва заметной, но становившейся все контрастнее, четче, все более оформившейся в человеческие формы. И эти глаза… они, не переставая, смотрели на него. И затем он увидел, даже в этом полумраке, как поначалу прозрачное обесцвеченное тело ее, стало наливаться каким-то слабым, непонятным светом. И черты лица стали яснее, и он увидел это лицо, до боли знакомое, лицо, которое видел каждый день когда-то, лет пять — шесть назад, нет-всю жизнь! Лицо, которое он целовал на ночь… Перед ним стояла его дочь… собственной персоной, только воздушная какая то… дочь… в свои одиннадцать лет… и почему-то с желтыми, хищными, лютыми глазами — как у того медведя… И ее глаза продолжали пристально, неотрывно смотреть на него. Метров десять между ними… На всякий случай он ущипнул себя что есть сил, не то — слабо, достал из кармана нож, резанул себя по руке, но резкая боль пришла и ушла почти мгновенно, а фигура осталась…
Подумал — а может, крыша у него поехала, все-таки лишнее железо в голове. Но змейкой проскользнули в его голове чужие, не им рожденные слова — «Не волнуйся, с мозгами у тебя все в порядке»… а затем вдогонку им одно хлесткое, обжигающее — «… Тварь»…. Ну и на этом спасибо… И вдруг детский крик заставил его обернуться — там, на холодной мокрой земле, кричала, надрываясь совсем другая девочка… не его дочь… никто ему… Он не говоря ни слова, почему-то приложил палец к губам. Повернулся обратно посмотреть на свою дочь и холод, еще более суровый проник в его тело. Между ним и его дочерью с жуткими глазами, или кто бы это ни был, было, всего несколько шагов — пока он стоял, отвернувшись от нее, она подошла к нему!
Теперь она стояла перед ним, все так же смотря на него, пристально, не мигая.
Страница
33 из 39
33 из 39
