Добавить в моё избранное
150 мин, 40 сек 15413
Он видел ее худенькую спину в дюжине шагов перед собой, в простеньком платье, бредущую по тропке…
Она вела его по балке, затем, у какой-то поваленной березки, свернула, в небольшое ответвление от балки, поднялась по редкой каменной осыпи наверх. Иван следовал за ней. А она время от времени оглядывалась, проверяя, идет ли он за ней. Он шел. Не отставал. Да и не быстро она шла, он даже не устал. Зато в ногах появились свежие силы, как-то легче стало идти…
Затем они вошли в сумрачный лес. Знакомый запах хвои и гниющих листьев. Та же тишина. Те же тревоги, но все одно легче идти теперь то, хотя и ощущал он себя как во сне.
Около двух часов шли они по лесу. За это время она останавливалась, словно давая время Ивану передохнуть, но ненадолго — едва перевел дыхание, прокашлялся, и дальше в путь… Она шла как и полагается ей — напрямки сквозь кусты и деревья, ни одна веточка не шелохнется когда она проходит сквозь них, а ему приходилось их обходить. Значит живой он еще…
Наконец, какой-то свет забрезжил сквозь черноту елей. Иван ускорил шаг. Вот он проем в деревьях, чуть притормозил, чтобы не напороться на спину женщины, затем, выскочил таки на открытое место. Все! Вышел. Он вышел! На ту дорогу, по которой ездили геологи. Эта дорога вела одним концом на их карьер, другим на грейдер, а по грейдеру вправо и его совхоз Светлый Путь. Господи! Неужели все?!
Дорога была размыта, в колеях застоялась вода. По сторонам ели и березки тянули к ней свои деревянные лапы. Не широкая дорога…
Женщина стояла впереди и выжидающе смотрела на него.
— Спасибо милая… вывела… — хотя не его, дочь свою, наверное…
Странно, но она подошла к нему, их отделало всего то пять шагов и он, впервые увидел какое-то выражение в ее глазах, пригляделся — беспокойство. Материнское. Быстро сообразил. Распахнул полы пиджака, в котором покоилась девочка. Малютка молчала, ее губки были плотно сжаты, глаза закрыты, а дыхание если и было то совсем беззвучным… Женщина с болью, тревогой и немым вопросом посмотрела Ивану в глаза. Тот понял. Приник ухом к носику девочки.
— Да нет. Вроде дышит… — сказал он ей, неуверенно…
Она снова глянула на него, и в ее глазах, он прочел просьбу, мольбу…
— А ну да…
С этими словами он развернул полы пиджака, что прикрывали личико новорожденной и выставив ребенка в вертикальное положение, на обозрение матери сделал шаг вперед, — посмотри на дочку то. Но та сделала резкий шаг назад. Отшатнулась. В ее глазах мелькнула тень страха… ее рот слегка приоткрылся.
Нельзя младенца близко к мертвому человеку — никак нельзя!
— Ну конечно… что же я сам то не додумал… — смущенно сказал Иван, остановившись, выставив и держа в протянутых руках девочку — лицом к матери. То ли спящую, то ли мертвую… Наверное, живую, раз мать так реагирует…
И впервые за все это время, а может быть и за все время, что он знал эту женщину, живую и мертвую, он увидел на ее лице улыбку, сначала слабую, но потом посильнее, нежную, мягкую, материнскую улыбку, и ее глаза, бесцветно серые, ничего не выражающие, засверкали, засеребрились… а затем в них появилась такая тоска, такая боль, невыносимая, что Ивана самого передернуло… Он отвернулся, и спустя какое то мгновение его обдало прохладой, как будто кто-то огромный вентилятор включил, последовал стремительный порыв воздуха, а когда он обернулся снова, то женщины уже рядом с собой не обнаружил. Все. Он стоял один на одинокой, утопающей в лужах лесной дороге. Один посреди сумрачного леса. Окруженный враждебным строем деревьев. С девочкой-младенцем в руках. Еще не умершей от всех лишений и передряг, выпавших на ее маленькую долю, но близкой к смерти наверняка…
Но теперь то он знал, как выбираться… Он знал эту дорогу. И вскоре уже шел по ней, мерным, солдатским шагом, не обращая внимания на лужи на его пути, на холод, на слабую, вернувшуюся боль в голове, на воду, хлюпающую сапогах, на черно-серое небо, ни на что…
Через полтора часа, когда небо еще больше потемнело, он вышел на грейдер. Отсюда до села километров десять будет.
По бокам от него, пустынно отливали желтым цветом пожухлой травы поля, редкие кривые и корявые березки на обочине угодливо приветствовали его, лужи на дороге то и дело заставляли его петлять, но он шел не останавливаясь. Шел и не слышал, как позади него, из того леска, из которого он недавно вышел, выехал ГАЗ-52 с крытым кузовом, не слышал, как орал ему человек с подножки кабины… Как машина нагнала его и его девочку на руках…
Но затем, он увидел лица односельчан, их встревоженные лица. Кто-то перехватил у него сверток с ребенком. Кто-то совал ему под нос термос с дымящейся жидкостью. Кто-то что-то назойливо расспрашивал у него. Но ему не было до них дела… Сначала он не хотел отдавать ребенка, но к нему подошла одна из женщин совхоза, и ласково глядя ему в глаза, говоря ему что-то успокаивающее, мягко перехватила таки ребенка из его рук.
Она вела его по балке, затем, у какой-то поваленной березки, свернула, в небольшое ответвление от балки, поднялась по редкой каменной осыпи наверх. Иван следовал за ней. А она время от времени оглядывалась, проверяя, идет ли он за ней. Он шел. Не отставал. Да и не быстро она шла, он даже не устал. Зато в ногах появились свежие силы, как-то легче стало идти…
Затем они вошли в сумрачный лес. Знакомый запах хвои и гниющих листьев. Та же тишина. Те же тревоги, но все одно легче идти теперь то, хотя и ощущал он себя как во сне.
Около двух часов шли они по лесу. За это время она останавливалась, словно давая время Ивану передохнуть, но ненадолго — едва перевел дыхание, прокашлялся, и дальше в путь… Она шла как и полагается ей — напрямки сквозь кусты и деревья, ни одна веточка не шелохнется когда она проходит сквозь них, а ему приходилось их обходить. Значит живой он еще…
Наконец, какой-то свет забрезжил сквозь черноту елей. Иван ускорил шаг. Вот он проем в деревьях, чуть притормозил, чтобы не напороться на спину женщины, затем, выскочил таки на открытое место. Все! Вышел. Он вышел! На ту дорогу, по которой ездили геологи. Эта дорога вела одним концом на их карьер, другим на грейдер, а по грейдеру вправо и его совхоз Светлый Путь. Господи! Неужели все?!
Дорога была размыта, в колеях застоялась вода. По сторонам ели и березки тянули к ней свои деревянные лапы. Не широкая дорога…
Женщина стояла впереди и выжидающе смотрела на него.
— Спасибо милая… вывела… — хотя не его, дочь свою, наверное…
Странно, но она подошла к нему, их отделало всего то пять шагов и он, впервые увидел какое-то выражение в ее глазах, пригляделся — беспокойство. Материнское. Быстро сообразил. Распахнул полы пиджака, в котором покоилась девочка. Малютка молчала, ее губки были плотно сжаты, глаза закрыты, а дыхание если и было то совсем беззвучным… Женщина с болью, тревогой и немым вопросом посмотрела Ивану в глаза. Тот понял. Приник ухом к носику девочки.
— Да нет. Вроде дышит… — сказал он ей, неуверенно…
Она снова глянула на него, и в ее глазах, он прочел просьбу, мольбу…
— А ну да…
С этими словами он развернул полы пиджака, что прикрывали личико новорожденной и выставив ребенка в вертикальное положение, на обозрение матери сделал шаг вперед, — посмотри на дочку то. Но та сделала резкий шаг назад. Отшатнулась. В ее глазах мелькнула тень страха… ее рот слегка приоткрылся.
Нельзя младенца близко к мертвому человеку — никак нельзя!
— Ну конечно… что же я сам то не додумал… — смущенно сказал Иван, остановившись, выставив и держа в протянутых руках девочку — лицом к матери. То ли спящую, то ли мертвую… Наверное, живую, раз мать так реагирует…
И впервые за все это время, а может быть и за все время, что он знал эту женщину, живую и мертвую, он увидел на ее лице улыбку, сначала слабую, но потом посильнее, нежную, мягкую, материнскую улыбку, и ее глаза, бесцветно серые, ничего не выражающие, засверкали, засеребрились… а затем в них появилась такая тоска, такая боль, невыносимая, что Ивана самого передернуло… Он отвернулся, и спустя какое то мгновение его обдало прохладой, как будто кто-то огромный вентилятор включил, последовал стремительный порыв воздуха, а когда он обернулся снова, то женщины уже рядом с собой не обнаружил. Все. Он стоял один на одинокой, утопающей в лужах лесной дороге. Один посреди сумрачного леса. Окруженный враждебным строем деревьев. С девочкой-младенцем в руках. Еще не умершей от всех лишений и передряг, выпавших на ее маленькую долю, но близкой к смерти наверняка…
Но теперь то он знал, как выбираться… Он знал эту дорогу. И вскоре уже шел по ней, мерным, солдатским шагом, не обращая внимания на лужи на его пути, на холод, на слабую, вернувшуюся боль в голове, на воду, хлюпающую сапогах, на черно-серое небо, ни на что…
Через полтора часа, когда небо еще больше потемнело, он вышел на грейдер. Отсюда до села километров десять будет.
По бокам от него, пустынно отливали желтым цветом пожухлой травы поля, редкие кривые и корявые березки на обочине угодливо приветствовали его, лужи на дороге то и дело заставляли его петлять, но он шел не останавливаясь. Шел и не слышал, как позади него, из того леска, из которого он недавно вышел, выехал ГАЗ-52 с крытым кузовом, не слышал, как орал ему человек с подножки кабины… Как машина нагнала его и его девочку на руках…
Но затем, он увидел лица односельчан, их встревоженные лица. Кто-то перехватил у него сверток с ребенком. Кто-то совал ему под нос термос с дымящейся жидкостью. Кто-то что-то назойливо расспрашивал у него. Но ему не было до них дела… Сначала он не хотел отдавать ребенка, но к нему подошла одна из женщин совхоза, и ласково глядя ему в глаза, говоря ему что-то успокаивающее, мягко перехватила таки ребенка из его рук.
Страница
37 из 39
37 из 39
