Родная кровь

Тогда, в ее прищуре, он увидел такое… жуткий холод… и ненависть?! Так на отцов не смотрят… А иногда и вовсе глянет так, словно кипятком обольет! Тоска одна! Почему?! Таких отцов как он, еще ведь поискать надо! И мужей кстати тоже! Чем он плох — как отец, не пьет, не ругается грязными словами, честно работает, деньги домой до последней копейки несет! А дочь с матерью уединятся в своей комнате и шушукаются между собой. То, над какими-то старыми фотографиями, то над какой-то книжкой, то пишут что-то, да написанное жгут, или свечи жгут — ну это понятно, на жениха дочке гадают, и всю жизнь на селе так девки гадали — но разве он враг своей дочурке — кровинушке?! Что ж прятаться то?! Вот бабы дуры! И что там за книжка?! Как он ни войдет, так они ее прячут! А жена еще и орет на него! Что, мол, суешься, куда не просят! Это в своем-то доме, и такая гнилость! Пару раз бабок каких-то с соседнего села застал в своем доме, а то село славилось на весь район… дурной славой. Пробовал он как-то найти ту книжку, когда их дома не было, да так не нашел. Одним словом гадко!

Правда, был один момент в их семейной жизни, когда он сплоховал. Новый дом ему тогда совхозное начальство предложило, кирпичный, да только вдова скотника Анисима в очереди первой была, и он отказался — у тетки детей голов шесть было, пособие на них от государства — с гулькин хрен выходило, и жили они, горемычные в доме, где крышу на зиму чуть ли не старыми газетами закрывали, прохудилась… А помочь никто не помогал. Зато водка лилась рекой! Не мог он тогда вперед них пойти. Не хорошо бы получилось…

От горьких дум стала болеть голова. Он остановился у пня. Выпил таблетку. Запил водой из очередного родничка. Вопрос еще сидел в его голове, не собираясь покидать его. Почему?! Почему с ним так?! Лес угрюмо молчал — даже ворон и то нет! А то бы каркнули — и то легче на душе было бы. Хоть какое-то живое существо!

Ну, Захар, ну сукин сын погоди!!! Припомним мы тебе еще эту лодку! И с дочкой надо по человечески поговорить, и с женой…

Но затем головная боль разгорелась с новой силой, боль знакомая его разуму и его сердцу. Та самая головная боль…

Спустя полчаса вроде полегчало. Иван поднял мешок, двустволку и пошел дальше. Мрачный и равнодушный лес снова принял его в свои объятия. Промозглая, ноябрьская сырость достала до костей. Небо темнело с каждой минутой. До сумерек надо было успеть до Козлиной опушки.

Вечерняя темнота уже подступала, когда он увидел перед собой белесое пятно в сплошном месиве ветвей и стволов, отлегло от сердца — Козлиная опушка! А на ней и охотничья избенка! Среди бесконечного царства тайги.

Никто не знал, откуда такое название. Когда-то, еще до революции здесь жила старообрядческая пара. Бездетная. Молились себе. Жили дарами леса, да и мелкую живность держали. Вдали от мирской суеты. Так и умерли. Старики говорили вместе, в один час. А за день до своей смерти пригласили они сельского пристава и двух работников с купеческого лесоповала. Трое гостей недоумевали — зачем? А оказалось — похоронить. Пришли все трое, а старая пара лежит уже на кровати. Только-только отошедшие в мир иной. Тела еще неостывшие! И ведь успели в баньку то сходить перед смертью, да чистое белье одеть. И мороки с их телами не было никакой. Вот ведь как угадали то час своей смерти!

За избой метрах в пятидесяти, в зарослях лопухов, еще стоят два деревянных креста, уже полусгнивших, накренившихся на бок — вот-вот упадут.

Сама изба так и осталась, и пользовались ею только редкие, матерые охотники за пушниной и на медведя, забредавшие в эти глухие безжизненные места, да лесники время от времени, захаживали, чтобы переночевать, и еще пару раз поселковые парни на спор ночевали в избе. Храбрецы мать их… Ивану тоже пришлось ночевать здесь по пути домой.

Изба была еще вполне пригодной. Когда в ней было две комнаты, но затем, стенку убрали, и осталась всего одна комната. В ней же и печь. Стены из толстого хорошего кругляка, а внутри стояла каменная печь, сложенная еще теми стариками. Крыша, правда, прохудилась, но все равно, дождь и снег еще могла держать.

Летом место выглядело гораздо веселее. Солнце, рассеяв сырость и туман, освещало ярким полным светом местность, и зелень на деревьях блестела от его лучей, и поляны были усеяны скромными северными цветами. Паутинки, витавшие в воздухе, пронизывали пространство тысячами сверкающих серебряных нитей и воздух, под этот блеск, да еще наполненный запахами ягод и цветов, разноголосым щебетом птиц и жужжанием пчел, оживал, становился ярким, веселым. Как некая живая жизнерадостная субстанция, шаловливая как ребенок, теплая и гостеприимная… Сейчас, место выглядело абсолютно холодным, безжизненным, мрачным и угрюмым пятном — под стать безграничному и безлюдному лесу.

Иван, придя на опушку, сперва подошел к тем двум крестам на оплывших со временем, заросших сорной травой, едва заметных двух холмиках.