Глиняный Орфей

Когда-то он был прекрасен. Теперь? Что ж, теперь он прекрасен тоже, как может быть прекрасна смерть и забвение под серым, ровным матовым небом.

Как может быть прекрасно вечное скорбное ожидание со слезами сырости на окаменевшем в молчании лице.

Но теперь вечность кончалась, и неясная тревога застыла в воздухе. Туман медленно спускался с Облачного Холма, поглощая все новые сантиметры почвы. Все лемы куда-то попрятались, и улицы были необычно пустынны, от дома до дома переполнены молчанием и скорбью.

У пирса навзрыд плакал безумный слепец. Что-то страшное надвигалось, что-то, навсегда сломившее его прежде несгибаемую волю. Он плакал, а белая завеса тумана обволакивала его щуплую фигурку в погребальный саван из холодных капель, нашептывая ему слова последней молитвы. И он тоже пел, как поют лемы, пел прощальную погребальную песнь Городу:

— Горе вам, гордые стены, ибо никогда не воссиять вам как прежде. Красота ваша теперь пыль, и ветер поет свою песнь в пустых залах.

Горе тебе, о Город. Дождь вечно стучится в твои стены, но некому открыть двери, потому что все твои двери давно уже открыло время.

Горе тебе, о народ скорбных поэтов. Ваши песни бьются под каменными сводами, но никогда им не взлететь в небеса, потому что мокрая глина дала вам жизнь, и мертвые камни вскормили вас своим холодом. Ваше пламя плачет слезами дождя, и ваша единственная страсть — это страсть к смерти.

Горе вам, Сестры — вы думали, что правите временем, а это время правило вами.

Горе вам, держатели — ваша верность ведет вас к погибели, а ваше предательство — к погибели всемеро более страшной.

И горе тебе, о надменный бог. Ты мнил, что пишешь красками вечности, а вечность нарисовала черный крест на твоем затылке. Твои краски сделаны из крови людей, а все твои художества не стоят единого их стона. Ты лишь жалкий шут, вообразивший себя властителем, а цепи и грязь подземелья — единственный трон, которого ты достоин.

Так вой же, ветер, и стенайте, волны, и пусть в вашей песне навеки запечатлеются мои последние слова:

Да будут прокляты те, кто создал нас такими.

Те, кто создал его таким, стояли позади него. Семь неподвижных силуэтов, с жадностью вбирающих слова проклятия. Они добились своего, и теперь вместе с яростью из тела старика уходила жизнь.

Скоро все было кончено, и шесть силуэтов исчезли, даже не взглянув на еще не остывший труп. Старшая Сестра осталась, и грустный взгляд ее единственного глаза был устремлен куда-то вдаль, за исчезающие в тумане крыши домов.

— Значит, даже проклиная вас — мы все равно поем вашу песню?

Старшая Сестра резко перевела взгляд на Эрда Айнеса.

— А, это ты.

Эрд Айнес сухо улыбнулся:

— Благодарю за любезное приветствие. Конечно, мне не следовало бы работать добровольным осведомителем, когда со мной так обращаются, но я все равно скажу — просто хочется посмотреть на ваше выражение лица.

— Что ты хочешь сказать?

Странно — ее голос не изменился, ни малейшей нотки заинтересованности. Но вопрос все-таки она задала. Значит, не так уж уверена в себе, как хочет казаться.

— Я хочу сказать, что ваш Строитель — предатель.

Никакой реакции. Туман над крышами Города, похоже, интересовал Старшую Сестру больше, чем все сказанное. Так и не получив ответа и чувствуя себя побежденным, Эрд Айнес продолжил:

— Строитель служит одному Высшему Существу, с которым вы, кажется, и сами неплохо знакомы. У нас в просторечии его называют «»Дьявол»». И любой рыбак в округе знает, что лучше с ним не водиться.

Опять никакой реакции. Но зачем-то она его слушает, а не растворяется в воздухе, как другие. Отчаяние заставляло Эрда Айнеса почти кричать:

— Вы что, не видите, что происходит? Скульптор по указке Дьявола уже извратил весь Город. Даже лемы — скорее его творения, чем ваши. И конечно, Он воскресит старого бога. Но не того, который был. Он изменит его сущность, как до этого переделал Город. Он сделает из вашего отца послушного слугу, раба, одного из своих бесчисленных прихвостней. Ваше воскрешение будет страшным и жутким ритуалом, и один Он знает, во что превратится после этого Город, Остров — да и мы все. Пусть я — всего лишь игрушка в ваших руках, но вы… вы такая же игрушка в руках Дьявола!

Туман все наступал, и откуда-то издали сквозь его толщу пробивались странные красные вспышки, похожие на тонкие куски проволоки, которой кто-то пытался дотянуться до неба. Зрелище и наступившая тишина так завораживали, что Эрд Айнес и не заметил, как Старшая Сестра села прямо на землю, обхватив колени руками. Когда он обернулся, она смотрела на него снизу вверх, слабо и сухо улыбаясь.

— Я знаю, сын лема, — проговорила она наконец.

— Вы все это знали?