Глиняный Орфей

— Кто знает? — отозвался падре Жозе.

Священник проводил их до выхода из пещер. Когда они прощались, падре Жозе выглянул наружу, скривился при виде изувеченного войной пейзажа, а потом махнул рукой:

— Не огорчайтесь. Все это ерунда. С завтрашнего утра я принимаюсь за реставрацию нового зала.

Эрд Айнес был искренне удивлен:

— Неужели даже теперь вы будете продолжать свое дело?

И священник грустно и решительно ответил:

— Даже теперь. Тем более — теперь.

Продавец в Эстуре встретил их как старых знакомых.

— Вот вы и вернулись, господа. Все как я и говорил — живые и невредимые, только грустные очень. И что этот Остров с вами делает, добрые господа? Видать, дурное это место.

— Да, дурное, — пробормотал Эрд Айнес, складывая припасы, и направился к выходу.

Они плыли вверх по течению Черного Иля.

Теперь путешественникам приходилось грести, и всплески весел разрушали магию местности, давая людям силы сопротивляться всеподавляющей воле реки.

— Любопытствующий! — окрикнул Эрд Айнес.

— А?

— Я вот думаю — если проклятия Сестрам это тоже часть песни, значит и мой журнал…

— Потихоньку приближает тебя к могиле, да? Очень может быть. Обычно, лем выбрасывает из себя вдохновение в одном мощном залпе. А ты предпочитаешь вытягивать из себя по кусочкам. Так или иначе, результат будет тот же.

— А почему тогда ты так интересовался когда-то моим журналом?

— Ну, на то я и есть Любопытствующий, — отшутился его спутник.

Но Эрд Айнес не принял шутки. Весь напрягшись, он внезапно спросил, сам испугавшись своих слов:

— Как звучит твое настоящее имя? Дьявол?

Любопытствующий на мгновение обернулся, потом пожал плечами и ответил с улыбкой:

— Приятно, когда тебя так высоко ценят. Нет, боюсь, что ты слегка завышаешь масштаб моей личности.

— Конечно, ты не признаешься. Будешь называть меня параноиком и поднимать на смех. Но я все о тебе знаю.

Любопытствующий, с трудом подавляя смех, незлобиво ответил:

— Ладно, могу и Дьяволом побыть немного — для разнообразия. Хорошо, предположим, что я Дьявол. Что ты хочешь от меня услышать?

— Правда ли, что мой дневник — это моя песня?

— Да.

— И ты будешь неотступно следовать за мной, пока я его не окончил?

— Конечно же! И как ты сразу не понял, что я — это твое проклятие!

— Но если я не кончу его? Просто оборву на середине, без всяких громких фраз и красивостей?

— Когда-нибудь ты начнешь писать снова. А если не начнешь, твою песню допоют за тебя твои дети.

— А если у меня не будет детей?

— Что-нибудь придумаем. Видимо, придется тебя искусственно выводить. Не люблю я клонирование с реконструкцией — морока сплошная. Но не бойся, я и с этим справлюсь.

Наступило молчание, прерываемое только звуками гребков. Река тянулась вперед и вперед, черная медленная вода, почти неподвижная. По берегам деревья перегибались в воду, отчетливый запах гнилой древесины висел в сыром воздухе.

Путешествие заканчивалось. Пора и мне оборвать свои записи, мой терпеливый читатель. Как я и обещал, не будет тебе под конец ни громких фраз, ни выспренних описаний, ни тем более стихов. Ты жалкая игрушка богов, ты ничего не сможешь изменить в мире, и Дьявол ждет за твоим плечом, когда ты оступишься. Забавно, но почему-то это делает тебя сильнее. Так что греби против течения, и пусть они сами дописывают свою кровавую песню.