Синдром отчуждения (или психического автоматизма) — одна из разновидностей галлюцинаторно-параноидного синдрома; включает в себя псевдогаллюцинации, бредовые идеи воздействия (психологического и физического характера) и явления психического автоматизма (чувство отчуждённости, неестественности, «сделанности» собственных движений, поступков и мышления)…
Добавить в моё избранное
127 мин, 6 сек 11655
Глава 1.
Да, не проходит ни одного дня, чтобы мы не солгали. И худшая ложь — та, что мы говорим себе перед сном. Мы шепчем ее во тьме, убеждая себя, что мы счастливы, или он — счастлив, что мы можем изменить себя, или он изменить решение, уговариваем себя, что мы можем смириться со своими грехами, или что можно смириться с потерей. Да, каждый вечер перед сном мы лжем себе в отчаянной тщетной надежде, что утром ложь станет правдой.
Мэри Элис Янг
Жизнь — это серия снимков в фотоальбоме.
Застывшие навеки моменты, которые камера отнимает у нашего мира, засасывает в себя, чтобы затем выплюнуть на бумагу.
Пейзажи, семейные фото, неудачные попытки запечатлеть самих себя. У кого-то подобных картинок много, у других наоборот не хватает.
По какой запомнят нас? По дурацкой рожице с высунутым языком?
Или по околдованным печалью глазам, что случайно попали в кадр?
Раскрывается первая страница альбома. Перед нами — лист, чистый, безукоризненный. Сквозь белизну его начинают проступать разноцветные пятна. Растут, заполняя бумагу, сливаются в части тел, одежду, небо…
Вспышка! Крохотная девочка купается в бассейне. Тоненькое тельце обхватил синий надувной круг. Она смеется и бьет руками по воде. И летят во все стороны перламутром сверкающие брызги.
Вспышка! Девочка постарше рисует на уроке учительницу, и робко поглядывает на соседа по парте.
Вспышка! По сонной утренней автостраде мчится рейсовый автобус. Воздух снаружи еще не успел прогреться, и запотели от дыхания пассажиров и без того мутные окна.
На фоне тишины неторопливо нарастает гул мотора, заставляя подрагивать края фотокарточки. Она медленно расширяется, пропитывая все видимое пространство, пока не становится видна каждая царапина на грязно-красном борту.
И тут фото оживает.
Внутри автобуса — лишь несколько человек. Почти в конце салона спит, склонив голову к окну, бледная девушка. Вдруг веки ее вздрагивают, и…
Видите эти чудесные алебастровые глаза?
Левая рука поднимается вверх: на часах — сорок три минуты шестого. Лили хочется спать, но тело затекло от пребывания в одной позе и настойчиво требует действий. И девушка неохотно вытягивается, насколько позволяют передние сиденья. Поднимает руки и трет пальцами сонные глаза.
Седьмой месяц, двадцать девятый день, пятнадцатый час и шестая минута ее путешествия.
Просто села на первый попавшийся автобус. Не думая ни о пункте назначения, ни о предстоящих трудностях. Затем на следующий…
В этой нескончаемой смене мест было нечто умиротворяющее.
Первые дни она, не переставая, думала обо всем случившемся, пока от потока мыслей не начинала болеть голова.
Постепенно это прошло. За усталостью от дороги, за разговорами пассажиров и добродушных прохожих во время остановок.
Нет, не совсем исчезло — обернулось тянущей пустотой внутри.
Только чем ее заполнить?
И Лили ехала. Нигде подолгу не задерживаясь, не разговаривая ни с кем. Точно бесплотный неутомимый дух, так и не познавший успокоения после смерти и нечто ищущий.
Когда заканчивались средства, девушка устраивалась работать официанткой или уборщицей. Копила денег и отправлялась дальше. Оставляя за спиной вереницу городов, автобусных вокзалов и случайных знакомых.
Ее ото всех воротило.
Несколько раз в месяц Лили звонила домой. Говорила, что с ней все в порядке, рассказывала, в каких городах побывала. Мама неизменно начинала плакать и спрашивала, когда дочь вернется.
«Я не знаю», — отвечала девушка спокойно. Первое время было стыдно за эти слезы, но постепенно стало все равно. Она говорила, что нужно какое-то время. Месяц, может, два. Девушка называла ничего не значащие даты и думала, что на самом деле назад ее совсем не тянет. Лили нравилось так ехать — в неизвестность. Как можно дальше и дальше. От всего, что знала когда-то, от самой себя из прошлого — словно в тот гамлетовский «безвестный край, откуда нет возврата».
Девушка покопалась в лежащем на соседнем сиденье небольшом сером рюкзаке и вытащила термос. Открыла и стала смотреть, как над горлышком поднимается тягучий пар, тесня исконные запахи автобуса — резины, выхлопного дыма и еще чего-то… неуловимого, кожи или смазки.
Смешно. Когда она села на первый автобус, не было ни термоса, ни рюкзака — только куцая дамская сумочка. В дороге абсолютно бесполезная вещь.
Как и туфли на каблуках.
Теперь Лили носила бело-синие кроссовки. За время пути они настолько истрепались, что шнурки стали разрывать ткань, и пошла трещинами полустертая подошва.
Собственно, вся одежда, которая имелась на ней: синие джинсы с угольно-черным, похожим на тату, цветочным орнаментом на штанинах, черное же приталенное пальто, миндальная полосатая сорочка, — все это было куплено в дороге.
Да, не проходит ни одного дня, чтобы мы не солгали. И худшая ложь — та, что мы говорим себе перед сном. Мы шепчем ее во тьме, убеждая себя, что мы счастливы, или он — счастлив, что мы можем изменить себя, или он изменить решение, уговариваем себя, что мы можем смириться со своими грехами, или что можно смириться с потерей. Да, каждый вечер перед сном мы лжем себе в отчаянной тщетной надежде, что утром ложь станет правдой.
Мэри Элис Янг
Жизнь — это серия снимков в фотоальбоме.
Застывшие навеки моменты, которые камера отнимает у нашего мира, засасывает в себя, чтобы затем выплюнуть на бумагу.
Пейзажи, семейные фото, неудачные попытки запечатлеть самих себя. У кого-то подобных картинок много, у других наоборот не хватает.
По какой запомнят нас? По дурацкой рожице с высунутым языком?
Или по околдованным печалью глазам, что случайно попали в кадр?
Раскрывается первая страница альбома. Перед нами — лист, чистый, безукоризненный. Сквозь белизну его начинают проступать разноцветные пятна. Растут, заполняя бумагу, сливаются в части тел, одежду, небо…
Вспышка! Крохотная девочка купается в бассейне. Тоненькое тельце обхватил синий надувной круг. Она смеется и бьет руками по воде. И летят во все стороны перламутром сверкающие брызги.
Вспышка! Девочка постарше рисует на уроке учительницу, и робко поглядывает на соседа по парте.
Вспышка! По сонной утренней автостраде мчится рейсовый автобус. Воздух снаружи еще не успел прогреться, и запотели от дыхания пассажиров и без того мутные окна.
На фоне тишины неторопливо нарастает гул мотора, заставляя подрагивать края фотокарточки. Она медленно расширяется, пропитывая все видимое пространство, пока не становится видна каждая царапина на грязно-красном борту.
И тут фото оживает.
Внутри автобуса — лишь несколько человек. Почти в конце салона спит, склонив голову к окну, бледная девушка. Вдруг веки ее вздрагивают, и…
Видите эти чудесные алебастровые глаза?
Левая рука поднимается вверх: на часах — сорок три минуты шестого. Лили хочется спать, но тело затекло от пребывания в одной позе и настойчиво требует действий. И девушка неохотно вытягивается, насколько позволяют передние сиденья. Поднимает руки и трет пальцами сонные глаза.
Седьмой месяц, двадцать девятый день, пятнадцатый час и шестая минута ее путешествия.
Просто села на первый попавшийся автобус. Не думая ни о пункте назначения, ни о предстоящих трудностях. Затем на следующий…
В этой нескончаемой смене мест было нечто умиротворяющее.
Первые дни она, не переставая, думала обо всем случившемся, пока от потока мыслей не начинала болеть голова.
Постепенно это прошло. За усталостью от дороги, за разговорами пассажиров и добродушных прохожих во время остановок.
Нет, не совсем исчезло — обернулось тянущей пустотой внутри.
Только чем ее заполнить?
И Лили ехала. Нигде подолгу не задерживаясь, не разговаривая ни с кем. Точно бесплотный неутомимый дух, так и не познавший успокоения после смерти и нечто ищущий.
Когда заканчивались средства, девушка устраивалась работать официанткой или уборщицей. Копила денег и отправлялась дальше. Оставляя за спиной вереницу городов, автобусных вокзалов и случайных знакомых.
Ее ото всех воротило.
Несколько раз в месяц Лили звонила домой. Говорила, что с ней все в порядке, рассказывала, в каких городах побывала. Мама неизменно начинала плакать и спрашивала, когда дочь вернется.
«Я не знаю», — отвечала девушка спокойно. Первое время было стыдно за эти слезы, но постепенно стало все равно. Она говорила, что нужно какое-то время. Месяц, может, два. Девушка называла ничего не значащие даты и думала, что на самом деле назад ее совсем не тянет. Лили нравилось так ехать — в неизвестность. Как можно дальше и дальше. От всего, что знала когда-то, от самой себя из прошлого — словно в тот гамлетовский «безвестный край, откуда нет возврата».
Девушка покопалась в лежащем на соседнем сиденье небольшом сером рюкзаке и вытащила термос. Открыла и стала смотреть, как над горлышком поднимается тягучий пар, тесня исконные запахи автобуса — резины, выхлопного дыма и еще чего-то… неуловимого, кожи или смазки.
Смешно. Когда она села на первый автобус, не было ни термоса, ни рюкзака — только куцая дамская сумочка. В дороге абсолютно бесполезная вещь.
Как и туфли на каблуках.
Теперь Лили носила бело-синие кроссовки. За время пути они настолько истрепались, что шнурки стали разрывать ткань, и пошла трещинами полустертая подошва.
Собственно, вся одежда, которая имелась на ней: синие джинсы с угольно-черным, похожим на тату, цветочным орнаментом на штанинах, черное же приталенное пальто, миндальная полосатая сорочка, — все это было куплено в дороге.
Страница
1 из 38
1 из 38
