Добавить в моё избранное
127 мин, 6 сек 11678
То, что раньше казалось невозможным, вышло само по себе — он действительно жил.
— Но, Всевышний, что же мне делать? Я могу жить, но боль не ушла. Помоги мне?
— Сын мой, — вздохнул Бог, — Что ты хочешь, чтобы я сделал? Сошел на Землю и жил вместо тебя? Я способен на это. Ты этого хочешь? Я знаю, что нет.
А помогать… Я уже тебе помогаю. Как и все остальным — малым и глупым, больным и беспомощным, богатым и злым и даже тем, кто в меня не верит. Всем и каждому, ведь все вы — мои создания.
Но сейчас, здесь — это твоя жизнь. И прожить ее ты должен сам.
Ведя лучом фонаря под шкафом, Лили наткнулась на, видимо, случайно закатившиеся туда наушники. Громоздкие и неудобные на вид, но это были они, никакого сомнения. Сердце радостно забилось.
Девушка встала с колен и, охнув от рези в голове, осмотрелась.
«Значит здесь был прибор для связи.
Где же ты?»
Лили начала капаться в бумагах на столе, и, сбросив на пол очередную стопку, обнаружила небольшое, бледно-серое в свете фонаря устройство.
«ВАФ — 85». Название ни о чем не говорило. Куча рычажков и шкал со стрелками.
«Где же включение? Вот!
Такие приборы должны быть независимы от сети электропитания. Да?» — Лили перевела дух и щелкнула тумблером.
Никакой реакции. Внутри все обвалилось куда-то в пустоту. Значит, остается самой отсюда выбираться.
«Хорошо хоть карту нашла».
Лили села на стул и положила локти на крышку стола.
«Как же хочется домой»…
Домой, в тепло, уют. Чтобы за ней ухаживали, приносили чай в постель и кормили фруктами.
А не сидеть в пустом, слово заживо погребенном, городе черти где!
Девушка опустила голову на руки.
Как же устала она. Измученное тело ныло, болело и требовало пощады.
Идти в зал ожидания? Нет, уже не хватит сил. Ночевать здесь? Или идти…
Ей вдруг стало страшно — Лили начала задыхаться, как больная клаустрофобией, в своем собственном сознании. Рванулась и поняла, что находится в каком-то непонятном коконе, сковывавшем движения. Будто ее запихнули в желе.
«Я не хочу! Нет!» — все вокруг оцепенело в полупозе, как начавший сворачивать, да так и застрявший, автобус. Медленный ад, который растекался по жилам застывающим воском.
После череды бесконечно длящихся движений, Лили удалось поднять себя и бросить тело вперед к выходу из кабинета…
Коридор. Поворот. Коридор. Свет. Свет?!
Свет из комнаты. Скрипнула под рукой дверь, являя взору стол и тело на нем, прикрытое простыней. Которое вдруг задергалось, заходило ходуном в каком-то пугающем аритмичном биении.
Лили потянула край простыни и…
Завизжала, вырываясь из липкого мерзкого сна. Включила фонарик и, едва не плача, забилась в самый угол. Казалось, если она закроет глаза, то все повторится. И будет продолжаться снова и снова, пока не сведет окончательно с ума.
«Господи, прошу тебя, не надо. Я не выдержу этого. Не могу больше!»
Всю ночь Лили снились кошмары. Она ворочалась, просыпалась то и дело, чувствуя, как по телу расползается простуда, несмотря на принятые препараты. Вконец заложило нос, температура поднялась еще больше, лихорадя измочаленный организм. Болело и пересохло горло. И приступы кашля — перебивающие дыхание, сводящие мышцы живота, — вырывали раз за разом из дремоты. То ли мучая, то ли спасая от тошнотворных миражей.
Четыре месяца, два дня, шестнадцать часов и девять минут до начала отчуждения.
За окном воет метель, скрипит выгибающимися от натуги стеклами. В комнате темно, и только слабый свет фонаря снаружи очерчивает тени — кровати, стола, брошенной тут и там одежды и свернувшейся калачиком Лили.
Раздается стук, и желтый квадрат дверного проема возникает неуверенно на полу.
— Мам! — морщится девушка, когда вошедшая женщина включает свет.
— Лиля, мы должны обсудить некоторые вещи, — Евгения Константивна Кирсанова садится на край постели.
— Мам, давай потом?
— Нет, Лиля. Мы с отцом многое тебе позволяли, но пора уже браться за ум…
— Мам!
— Не мамкай! Сколько можно заниматься ерундой? Уехала за каким-то мужиком, а родной матери не сказала — ладно, я тоже молодая была, понимаю. Но теперь-то что?
— Мам, мне надо прийти в себя.
— Отчего? Иди работать или учиться. Хочешь заниматься танцами — занимайся ими. Но прекрати эту ерунду! А то, что за манеру взяла — начала и бросаешь!
— Мам, я уже всему там научилась! Мне нужно искать что-то новое…
— Новое, новое… Прекращай! Чтобы к концу недели определилась.
Снова репетиции, выступления. Лили почувствовала тошноту.
Но другого пути пока не было.
Вспышка! На фото — девушка. Отягощенное тревогами и усталостью бледное лицо, синяки под глазами.
— Но, Всевышний, что же мне делать? Я могу жить, но боль не ушла. Помоги мне?
— Сын мой, — вздохнул Бог, — Что ты хочешь, чтобы я сделал? Сошел на Землю и жил вместо тебя? Я способен на это. Ты этого хочешь? Я знаю, что нет.
А помогать… Я уже тебе помогаю. Как и все остальным — малым и глупым, больным и беспомощным, богатым и злым и даже тем, кто в меня не верит. Всем и каждому, ведь все вы — мои создания.
Но сейчас, здесь — это твоя жизнь. И прожить ее ты должен сам.
Ведя лучом фонаря под шкафом, Лили наткнулась на, видимо, случайно закатившиеся туда наушники. Громоздкие и неудобные на вид, но это были они, никакого сомнения. Сердце радостно забилось.
Девушка встала с колен и, охнув от рези в голове, осмотрелась.
«Значит здесь был прибор для связи.
Где же ты?»
Лили начала капаться в бумагах на столе, и, сбросив на пол очередную стопку, обнаружила небольшое, бледно-серое в свете фонаря устройство.
«ВАФ — 85». Название ни о чем не говорило. Куча рычажков и шкал со стрелками.
«Где же включение? Вот!
Такие приборы должны быть независимы от сети электропитания. Да?» — Лили перевела дух и щелкнула тумблером.
Никакой реакции. Внутри все обвалилось куда-то в пустоту. Значит, остается самой отсюда выбираться.
«Хорошо хоть карту нашла».
Лили села на стул и положила локти на крышку стола.
«Как же хочется домой»…
Домой, в тепло, уют. Чтобы за ней ухаживали, приносили чай в постель и кормили фруктами.
А не сидеть в пустом, слово заживо погребенном, городе черти где!
Девушка опустила голову на руки.
Как же устала она. Измученное тело ныло, болело и требовало пощады.
Идти в зал ожидания? Нет, уже не хватит сил. Ночевать здесь? Или идти…
Ей вдруг стало страшно — Лили начала задыхаться, как больная клаустрофобией, в своем собственном сознании. Рванулась и поняла, что находится в каком-то непонятном коконе, сковывавшем движения. Будто ее запихнули в желе.
«Я не хочу! Нет!» — все вокруг оцепенело в полупозе, как начавший сворачивать, да так и застрявший, автобус. Медленный ад, который растекался по жилам застывающим воском.
После череды бесконечно длящихся движений, Лили удалось поднять себя и бросить тело вперед к выходу из кабинета…
Коридор. Поворот. Коридор. Свет. Свет?!
Свет из комнаты. Скрипнула под рукой дверь, являя взору стол и тело на нем, прикрытое простыней. Которое вдруг задергалось, заходило ходуном в каком-то пугающем аритмичном биении.
Лили потянула край простыни и…
Завизжала, вырываясь из липкого мерзкого сна. Включила фонарик и, едва не плача, забилась в самый угол. Казалось, если она закроет глаза, то все повторится. И будет продолжаться снова и снова, пока не сведет окончательно с ума.
«Господи, прошу тебя, не надо. Я не выдержу этого. Не могу больше!»
Всю ночь Лили снились кошмары. Она ворочалась, просыпалась то и дело, чувствуя, как по телу расползается простуда, несмотря на принятые препараты. Вконец заложило нос, температура поднялась еще больше, лихорадя измочаленный организм. Болело и пересохло горло. И приступы кашля — перебивающие дыхание, сводящие мышцы живота, — вырывали раз за разом из дремоты. То ли мучая, то ли спасая от тошнотворных миражей.
Четыре месяца, два дня, шестнадцать часов и девять минут до начала отчуждения.
За окном воет метель, скрипит выгибающимися от натуги стеклами. В комнате темно, и только слабый свет фонаря снаружи очерчивает тени — кровати, стола, брошенной тут и там одежды и свернувшейся калачиком Лили.
Раздается стук, и желтый квадрат дверного проема возникает неуверенно на полу.
— Мам! — морщится девушка, когда вошедшая женщина включает свет.
— Лиля, мы должны обсудить некоторые вещи, — Евгения Константивна Кирсанова садится на край постели.
— Мам, давай потом?
— Нет, Лиля. Мы с отцом многое тебе позволяли, но пора уже браться за ум…
— Мам!
— Не мамкай! Сколько можно заниматься ерундой? Уехала за каким-то мужиком, а родной матери не сказала — ладно, я тоже молодая была, понимаю. Но теперь-то что?
— Мам, мне надо прийти в себя.
— Отчего? Иди работать или учиться. Хочешь заниматься танцами — занимайся ими. Но прекрати эту ерунду! А то, что за манеру взяла — начала и бросаешь!
— Мам, я уже всему там научилась! Мне нужно искать что-то новое…
— Новое, новое… Прекращай! Чтобы к концу недели определилась.
Снова репетиции, выступления. Лили почувствовала тошноту.
Но другого пути пока не было.
Вспышка! На фото — девушка. Отягощенное тревогами и усталостью бледное лицо, синяки под глазами.
Страница
22 из 38
22 из 38
